– Хорошая, – согласился друг и, выдержав небольшую пазу, мягко добавил: – Но неправильная.
– Давайте-ка все прогуляемся: девочки – налево, мальчики – направо, – подхватилась Аня.
Когда все собрались, Дима сказал Наташе: бери, мол, на город, едем в супермаркет. О том, что Максим настоял на своей версии, но ошибся, никто не заикнулся. Вроде как и говорить было не о чем.
Наташа держала среднюю скорость примерно сто тридцать километров в час. Дима не сводил с нее глаз, и каждый раз, когда она поворачивалась к нему: «Ну что ты на меня так смотришь?», – он оправдывался, что больше ему смотреть некуда. Прямо – так на дороге он ничего нового не увидит. Если направо, то за окном темнотища непроглядная. Назад – так можно и шею свернуть. Остается смотреть налево, а тут – по случайному стечению обстоятельств – нет никого, кроме нее, Наташи.
«Все-таки она умница… и насчет воды права оказалась», – думал он. Но как ей удается мыслить столь логично, а поступать – и вообще жить – по наитию?
Наташа предельно сосредоточилась на дороге: физически возле него, а чувствами в другом измерении. Себя же он ловил на том, что ему уже мало просто любоваться ею и постоянно думать о ней. Она притягивала его все сильнее. Ему хотелось прижать ее головку к своему плечу, шептать ей на ушко все, что он о ней думает. Именно на ушко, потому что, кроме них двоих, это никого не касается. Сказать бы ей: «Ты удивительная, ни на кого непохожая, и этим манишь меня к себе. Ты озадачиваешь меня, ставишь в тупик, и – черт возьми! – мне это нравится». Они, конечно, будут встречаться, им столько нужно сказать друг другу! Ему очень хочется слушать ее, как тогда, в парке, он хочет понять, как она думает, о чем она думает, почему живет именно так, а не иначе.
Шел второй час ночи. Примерно на полпути, когда все, не исключая Диму, задремали, Наташа вдруг втопила тормоз и увела машину вправо, к песчаной обочине. Правые колеса, оказавшись на песке, вогнали машину в задний занос. Наташа молниеносно выкрутила руль до упора влево и одновременно подняла ручник: задние колеса заблокировались, – и машина выписала полноценный полицейский разворот. Послышался треск упавшего ноутбука, испуганный вопль Ани, которая налетела на Максима. Олег, сидевший справа, сильно ударился головой о стекло, но ничего не разбил: ни окно, ни голову.
– Ё… – все же на всякий случай выругался он.
Машина стояла в облаке частичек паленой резины и пыли.
– Все целы? – спросил с переднего сиденья Дима.
Капитан огляделся: пострадавших нет.
– Господи, какая муха тебя укусила? – заорал Максим.
Тут его взгляд упал на треснувшую крышку ноутбука, который валялся в ногах.
– Бл…! Ноутбук разбили, – в сердцах выругался он. Взял его в руки, но оказалось, что трещина крышки не вывела ноутбук из строя.
Наташа сидела неподвижно. Затем включала аварийку.
– Видите, – она указала вперед на дорогу, – там, на середине, трубы поперек дороги валяются. Если бы я на полной скорости на них напоролась, нас бы потом с деревьев снимали.
Она вышла. Трубы (сантиметров пятнадцать в диаметре, полметра в длину) она принялась скатывать ногой в кювет.
– Что она там делает? – раздался с заднего сиденья Анин голос.
– Все правильно она делает, – ответил Дима.
Наташа вернулась и заявила:
– Нужно догнать грузовик.
– Какой грузовик? – уставился на нее Максим.
– С трубами. Он разминулся с нами минут десять назад. Мне показалось тогда, что у него открыт задний борт, но я мельком только видела в зеркале. Потом видела одну трубу на встречной полосе, но она почти сливалась с асфальтом, и я подумала, мне померещилось. Теперь я уверена – у него из незакрытого кузова вываливаются трубы.
– Наташа, ты что, сбрендила? Десять минут назад – это значит, что нам придется полчаса его догонять. «Отморозкам» только того и надо: мы же у них на хвосте сейчас висим!
– Я думаю, что человеческая жизнь того стоит. Нужно нагнать грузовик, потому что если он и дальше будет ронять трубы, то случится беда.
– Сестра милосердия, а тебя не волнует, что прошлой ночью Рабочая партия Курдистана понесла серьезные потери в перестрелке с турецкими регулярными войсками? Давайте прямо сейчас вооружимся до зубов и грудью станем за повстанцев, что ж мы тут херней-то маемся, а?! – горячился Максим.
– Не волнует, – твердо ответила Наташа. – Война идет где-то там, а трубы вываливаются прямо у нас на глазах.
Закончив фразу, Наташа вышла из машины.
– Куда это она намылилась? – спросил Максим.
Послышался глухой стук о крышу. Наташа села за руль, засунула черный штекер в прикуриватель. На крыше «БМВ» закрутился синий проблесковый маячок.
– Эй, ты что делаешь? – возмутился Дима. – Ты знаешь, что за это будет? Или ты думаешь, что, если нас остановят, я достану свое удостоверение и нас тут же отпустят как ни в чем не бывало?
– В жопу засунь свое удостоверение! – Наташа выругалась впервые за все время их знакомства. – Если уж на то пошло, кто-то ведь должен заботиться о безопасности дорожного движения.
Наташа втопила газ, и автомобиль помчался догонять грузовик.
– Реально чокнутая! – обалдело произнес Максим. – Так я еще никогда не играл.
Диму обожгла ее фраза о безопасности движения. Когда он был еще мальчишкой, его отец погиб в нелепой автокатастрофе. Вероятно, именно поэтому, повзрослев, он выбрал для себя службу в ГИБДД. Опыт убедил его, что вопросы безопасного движения эффективно можно решать на тех уровнях, где формируются законы и правила. Поэтому он стремился попасть в управление, у него были наработанные практикой соображения о более надежной защите человеческой жизни. Ради этой цели он и делал карьеру, но пока не дослужился до той должности, которая давала бы полномочия менять, определять, принимать решения. Пока он накапливал наблюдения, выводы, аргументы – до той поры, когда сможет реализовать свои замыслы.
И это его-то в нерадении и равнодушии упрекает водитель, на маечке которого красуется надпись «Out of limits». «Беспредел» – так ведь, по сути, следует это переводить… А ведь именно из-за превышения лимита скорости гибнут тысячи людей!
– Знаешь, если тебя в городе поймают за скорость, то я поспособствую, чтобы тебя лишили прав.
Наташа держала стрелку спидометра на ста шестидесяти и не отрывала взгляда от дороги. Она ничего не ответила. Дима продолжил:
– От твоей манеры езды все водители шарахаются. Конечно, ты этого не замечаешь. Тебе плевать на тех, кого ты обгоняешь. А у них накапливается злость на таких лихачей, как ты, и эту злость они потом срывают на других водителях, на своих женах и детях. Конечно, это слишком запутанная причинно- следственная связь, чтобы ты поняла, о чем я тебе говорю, но поверь мне, это действительно так. Ты подрезаешь, скачешь из ряда в ряд, срываешься с перекрестков, как будто тебе в задницу шило вставили…
Наташа внимательно слушала, он это чувствовал, но ничего не отвечала. Максим не встревал и, кажется, даже получал удовольствие оттого, что лес вокруг машины подсвечивается синим цветом мигалки. Дима не мог успокоиться:
– Знаешь, как это называется? Все, кто едет медленнее меня, трусы; все, кто быстрее, придурки; одна я – хорошая… Хочешь, давай я тебе устрою экскурсию в клиническую больницу, посмотришь, что бывает с такими, как ты?
Наташа молчала. Ее упорная немота породила в нем странное ощущение: как будто ему бросили вызов, который он не может принять, потому что не понимает, в чем именно он заключается. Он злился, отчитывал ее, но при этом как будто оправдывался перед ней за то, что сразу не поддержал ее идею догнать грузовик. Теперь, когда он в запальчивости нагородил столько обвинений в ее адрес, взять и ляпнуть, что он, по большому-то счету, целиком на ее стороне, было бы просто нелепо. Это выглядело бы крайне нелогично. От этого он чувствовал себя еще хуже, еще больше злился. Какая же она все-таки… потрясающая! Ему хотелось кричать, что она умница, раз так поступила, но и что сам он тоже чего-то стоит и он… достоин ее!