Закончив короткий разговор с Максимом, она некоторое время неподвижно сидела за рулем. С поляны доносилось мычание коров.
Она не хотела понимать, почему с ней так поступили. Достаточно было осознать, что произошло. Нет, ее не обидели. Ее просто не поняли… разве могли быть ребята виноваты в том, что они ее не поняли?
Она припоминала отрезок своей жизни в городе. Ей с избытком хватало всего самого хорошего, удивительного, радостного. Но слишком часто она сталкивалась с непониманием. Слишком часто компании, в которых она оказывалась, встречали ее в штыки. Она пыталась объясняться. Но она говорила так, как мыслила, и от этого непонимание лишь усиливалось. А когда она еще и поступала так, как говорила, то зона отчуждения между ней и другими ширилась еще быстрее.
Общество позволяло ей быть стройной, красивой, ездить на дорогой машине, до бесконечности обмениваться мнениями о том о сем – о чем судачат все и о чем талдычит телевизор. Но она никогда не знала, о чем там говорят по телевизору. Она не смотрела новости, не слушала радио и не читала газет – чувствовала, как все это давит на нее, и поэтому сознательно избегала пресса массовой информации.
Когда ей говорили: «Если ты отвергаешь „ящик“ и газеты, то как же ты будешь в курсе того, что происходит в мире?» Она отвечала, что ничего принципиально нового на белом свете не происходит: все уже было и только повторяется. Какое ей дело до бесконечных встреч политиков, далеких войн на Ближнем Востоке и тайфуна на побережье Индийского океана? Ей важно то, что происходит в ее собственной жизни. То, что происходит вблизи нее. То, на что она может повлиять.
Ей говорили: «Ну, хотя бы „Дискавери“ или „Энимал Плэнет“ можно смотреть – жуть как интересно!» Она отвечала, что не хочет наблюдать за тем, как путешествуют другие, – она хочет путешествовать сама. Если она захочет увидеть пустыню – пойдет по песку своими ногами. Если она захочет окунуться в подводный мир – она наденет акваланг и сама погрузится к рыбкам. Если она захочет покорить гору – совершит восхождение.
Ей говорили: жизнь коротка, ты не успеешь побывать везде, где хочешь, а видеокамера легко переместит тебя в любой уголок планеты. Она отвечала, что не хочет смотреть на мир чужими глазами. Да и не нужно ей все-все-все подряд и без разбору. Но то, пусть даже немногое, с чем она соприкоснется, должно быть настоящим, живым: мокрым, кричащим, сухим, острым, рычащим, ползущим, кусающимся, пушистым, зеленым, быстрым, ревущим, ядовитым, бегущим, пахнущим, длинным, горячим, воющим, коротким, влажным, летящим, цветущим, прыгающим, красным, мягким, сидящим, спящим, колючим, желтым, падающим, вьющимся, необъятным, синим… Каким угодно, но… настоящим! Ни на какие жизнезаменители она не согласна. Она хочет и будет жить сама, и никто не будет делать это вместо нее.
Ей говорили: а что мешает тебе совмещать одно с другим? Смотреть телевизор, читать книжки и самой путешествовать? Дескать, зная больше, ты лучше поймешь то, что увидишь, с чем столкнешься. Она отвечала, что не знает, что такое «понимать». Если ты не можешь понять самого главного – зачем ты живешь? – то какой смысл понимать второстепенное? Да и не понимать вовсе предлагалось ей – а знать. И знать как можно больше обо всем на свете, и даже помнить, откуда ты узнала то, что знаешь. Но ведь весь мир уже был частью ее: в библиотеках, энциклопедиях, бесчисленных сайтах в Интернете она хранила йоттабайты своих знаний и обращалась туда за ними по мере надобности. В то же время она сама была частью мира: умела слиться с шумом ветра, струями ливня, впитывать энергию лучей солнца или распыляться в утреннем тумане.
Она приняла решение.
Наташа села в машину, включила заднюю передачу. Парктроник обеспокоенно запищал: бампер уперся в ворота. Она вдавила газ в пол. Колеса буксовали, поднимая грязную землю в воздух, но ворота не поддались. Она отъехала метра два вперед, остановилась. Опять включила заднюю передачу, нажала на педаль газа. Машина разогналась, послышался хруст бампера, ударившегося о ворота. Они распахнулись, машина выскочила наружу, проволока, обмотанная вокруг петель, разлетелась.
Прорыв «БМВ» из коровника увидел непонятно откуда взявшийся мужчина, по виду скотник или пастух. Когда Наташа заметила, с каким испугом он таращится на ее машину, она опустила водительское стекло и прокричала ему:
– Все в порядке, меня тут забыли!
Она развернулась и выскочила на дорогу. Доехала до кольцевой. Вышла из машины. Обошла ее сзади. Бампер треснул от удара, но держался крепко. Она внезапно почувствовала боль где-то на макушке, пощупала руками. Там обнаружилась огромная шишка. Где она умудрилась так стукнуться головой? Память этого не сохранила.
Наташа достала из багажника лежавший там рюкзак и перекинула его на соседнее с водительским сиденье. Села в машину. Расстегнула верхний кармашек рюкзака, порылась там и среди кредитных карточек и завалявшихся бумажек нашла паспорт. Перелистала его, нашла страницу с шенгенской визой. Посмотрела срок действия – аж до следующего лета. Положила обратно в рюкзак, застегнула кармашек. Прижалась губами к рулю и нежно поцеловала его. Жадно вдыхала ставший родным запах кожаного салона. Затем по встроенному в машину телефону набрала номер справочной:
– Здравствуйте… сегодня есть рейс в Париж? Да? В шесть сорок пять? Боже мой, просто замечательски… А места на рейс есть? В аэропорту купить можно? Регистрация начинается через полчаса? Спасибо огромное, я не опоздаю!
Закрыла глаза. Несколько минут просто посидела, откинувшись на спинку и подголовник. Оставалось сделать еще один звонок:
– Алло… Здравствуйте, простите меня, пожалуйста, за ранний звонок, это Наташа. Я уезжаю, и уезжаю прямо сейчас. Да, прямо сейчас.
Нет, она бы не стала беспокоить по пустякам на исходе ночи, но дело в том, что она уезжает навсегда и больше не вернется в эту квартиру. Она звонит сказать об этом. Теперь хозяйка может сдать ее новому жильцу. Там остаются все ее вещи – это ее не волнует, пусть хозяйка делает с ними что ей угодно. Да, хозяйка поняла все правильно, она может хоть выкинуть все Наташины вещи и даже компьютер. Нет, она не несет чушь сивой кобылы и даже не представляет, какого цвета эта сивая кобыла. Наташа сказала все, что хотела, долгов у нее никаких нет, ей больше нечего добавить, с этого момента квартира в полном распоряжении хозяйки.
Она нажала кнопку сброса, высунула твин-карту из-под телефона – она не хотела, чтобы кто-нибудь ей звонил. Выудила из заднего кармана клочок бумаги и написала что-то на нем. Положила около рычага переключения передач.
Вышла из машины, закатала правую штанину. Странно, когда она прыгала с поезда, то подвернула ступню, почему же вся голень расцарапана до крови? И откуда все-таки взялась шишка на голове?
Наташа зажмурилась и улыбнулась, даже засмеялась какой-то своей мысли. Затем развела руки в стороны и потянулась. Села за руль. От вдавленного в пол газа перед машины на мгновение приподнялся, и она, словно ласточка, устремилась вперед, в сторону аэропорта. Нажала круглую кнопку проигрывателя, и заиграл полонез Огинского. Она включила повтор одного и того же трека.
Половина пятого утра. До вылета оставалось два часа пятнадцать минут.
Через три дня безрезультатных поисков Дима отчаялся. На свой страх и риск он объявил Наташину машину в розыск, придумав нелепую историю, будто соседи видели, как эта машина своротила зеркало с его личного «опеля» и скрылась с места происшествия. И он, дескать, не планирует заводить официальный протокол, но считает необходимым провести личную воспитательную беседу с водителем.
На следующий же день выяснилось, что машина стоит на парковке в аэропорту. На «БМВ» уже начали обращать внимание патрульные автоинспекции, потому что она припаркована на бесплатной стоянке с прошлого воскресенья, да и разбитый задний бампер тоже наводил на подозрения.
Дима сорвался с дежурства, соврав, что в подъезде его дома пожар, и опрометью помчался в аэропорт.
Пока ехал в такси, терзался догадками. Сердце щемило. Если машина там, значит, Наташа улетела. Куда? Когда вернется? Когда же он сможет наконец попросить прощения? За что же она так мучает его и так жестоко поступает с ним? Неужели она не понимает, как ему необходимо все ей объяснить? Почему ни разу не позвонила, хотя бы для того, чтобы забрать телефон? Кто же так мобильниками разбрасывается? Ну что
