Никогда бы не подумал, что обычная домашняя рутина может доставлять столько удовольствия. Для меня нет большей радости, чем, возвращаясь после работы домой, находить в сборе все свое маленькое семейство и ощущать, как при виде их сердце мое неизменно наполняется безмятежностью и покоем.
— Послушай-ка, Бог, а ты помнишь, какой я воображал свою идеальную жизнь до встречи с Алисой? Одно время я мечтал заделаться рок-звездой и колесить по миру с концертами, отрываться на полную катушку… А потом мечтал сказочно разбогатеть и прославиться, ну, ты меня понимаешь?
— Еще бы, все вы мечтаете об одном и том же. Так к чему ты клонишь?
— А к тому, что я нахожу странным, что мечтал об одном, а сейчас вполне доволен тем, что имею. Думаешь, это нормально?
— Что нормально?
— Ну то, что я перестал мечтать о великом?
— Послушай, нет у меня сейчас времени с тобой рассусоливать, так что давай разберемся с этим по- быстрому. Ответь-ка мне на один-единственный вопрос: перед тобой два ребенка, один светленький, другой рыженький, и оба должны умереть, но у тебя есть возможность спасти одного из них. Ты какого выберешь — беленького или рыженького?
— Что?! Да ты хоть понимаешь, что ты спросил?!
— Я спросил, кого ты спасешь.
— Но… но это же нелепый вопрос!
— Вот именно. А почему?
— Потому что на него нет ответа!
— Пожалуйста, что и требовалось доказать! Видишь ли, есть такие вопросы, которые попросту не имеют ответа. И знаешь почему? Да потому, что их вовсе не нужно себе задавать, ибо они бессмысленны. Вот и с тобой та же история: ты счастлив тем, что имеешь, и задаешься вопросом, нормально ли это. Тебе не кажется нелепой сама его постановка? Пойми, жизнь надо принимать такой, какая она есть. Счастье нельзя запланировать. Запомни это хорошенько. Живи спокойно и не забивай себе голову всякой ерундой.
Он прав. Все это самоедство гроша ломаного не стоит. Вместо того чтобы лелеять несбыточные мечты о счастье, нужно просто научиться быть счастливым здесь и сейчас. И я счастлив, счастлив по-настоящему. Недавно я так ему и сказал: «Знаешь, а ведь я самый счастливый на свете!» В моих устах эта избитая фраза прозвучала настолько искренне, что Бог по-настоящему растрогался, я видел это по его глазам. Он даже не нашелся, что ответить, да это было и не важно, ведь мы оба знали, что так оно и есть.
Год девятый
Да что же это со мной… Еще немного — и сердце разорвется на части, руки не слушаются, трясутся, а ноги подкашиваются сами собой. Я присаживаюсь, чтобы не рухнуть на пол под тяжестью собственного сердца, которое с каждым новым ударом словно наливается свинцом. У меня жжет в глазах, жжет в животе, жжет даже в голове. Наверное, это какая-то ошибка. Нелепое совпадение. Это не ее тело, это вообще не она, нет. Это не Алиса. Медсестра смотрит на меня с профессиональным сочувствием.
— Это ваша жена, месье?
— Простите, но это не она. У моей жены из рук никогда не торчало столько трубок, а на шее никогда не было наскоро зашитых дыр, и, вы знаете, я никогда еще не видел, чтобы моя жена спала в груде окровавленного тряпья. Губы моей жены всегда горячие, когда я их целую, а у этой женщины они чуть теплые, почти ледышки. Нет, это не моя жена.
— Месье…
— Это не моя жена!
— Я сейчас уйду и оставлю вас наедине. Вам надо проститься.
Мне надо проститься? Но с кем? С чем? Все это глупые выдумки, потому что ее больше нет. Нет ни рая, ни ада, вообще ничего, одна подлая черная дыра, с ней, что ли, мне прощаться? Она не взглянет на меня с небес, потому что никаких небес на свете не существует, я не смогу с ней попрощаться, потому что ее разум угас, и у меня нет никакой надежды на то, что она сможет меня услышать, потому что Бог открыл мне всю правду. Куда он только смотрел, когда этот ублюдок врезался в машину моей жены так, что та смялась в лепешку, перемолов ей все кости? Может, он еще полюбоваться успел на это зрелище?
— Бог! Эй, Бог! Отзовись, слышишь?
— Месье, не кричите, прошу вас…
— Бог! Что же ты наделал!
— Месье, пожалуйста, вы находитесь в больнице, у нас пациенты, успокойтесь…
— Да заткнись же ты, я не с тобой разговариваю! Эй, Бог! А ну-ка покажись! Ты же говорил, ты обещал мне! Мы должны были жить долго и счастливо! Иди же сюда, сволочь, предатель, вылезай! Ты бросил ее умирать, ты бросил меня! Иди сюда, кому говорят!
Но он так и не появился и не забрал меня к себе. Вместо этого примчались двое санитаров и принялись меня утихомиривать, но я не обращал на них внимания и продолжал орать благим матом. Тогда они попытались напялить на меня смирительную рубашку, но я не дался и вмазал одному по физиономии, а когда на помощь прибежали другие, то и им наподдал как следует. Вокруг меня мелькали чьи-то недоуменные лица, но я не слышал ничего, кроме собственных воплей и проклятий в адрес того, кого так долго считал своим лучшим другом. Затем я почувствовал укол, а после уже не чувствовал ничего. Очнулся я в пропахшей эфиром больничной палате. Я был один, был на удивление спокоен и на долю секунды даже усомнился в смерти Алисы, однако память быстро вернулась ко мне, даже слишком быстро. Я все вспомнил, и мне стало так тоскливо, что хоть в петлю лезь. Потом вошла Алисина мать, держа на руках Лео. Вот ведь как, моему малышу всего четыре года, а он уже наполовину сирота. У него есть только я, но я теперь никто, ибо я навсегда потерял женщину всей моей жизни, а мой единственный друг не желает со мной разговаривать. У меня не осталось никого, кто поддержал бы меня в трудную минуту. Что ж, придется выкарабкиваться самому. Я должен постараться сделать его счастливым. Один. Но разве он будет счастлив без мамы? Как же ему сказать?
— Лео, детка, мама попала в аварию и умерла.
— Умерла? Как дедуля?
— Да, как дедуля. Помнишь, мама говорила, что ее папа отправился на небеса и мы с ним больше никогда не увидимся? Так вот, мамочка теперь там же. Она не хотела тебя оставлять, но так получилось. Так что, Лео, малыш, мамочку мы больше не увидим. Но она всегда будет рядом, и, как только ты подумаешь о ней, она наклонится к тебе сверху и выслушает все-все, что ты захочешь ей рассказать, а на прощание пошлет тебе воздушный поцелуй.
— Хочу к мамочке…
— Ее больше нет. Не будет. Никогда.
Я был уверен, что хуже уже не станет, но стоило мне обнять его, как к горлу подкатил новый комок и все тело пронзила жгучая нестерпимая боль, словно я стиснул в объятиях собственное горе. Вот я и остался один с моим сыном. Мы остались одни. Без нее.
У меня такое впечатление, что это я умер, что все эти люди пришли попрощаться со мной. Я словно парю над толпой, обступившей гроб, ставший средоточием всеобщей скорби. Я не знаю, что мне чувствовать, я просто наблюдаю сверху. Вокруг какие-то люди, размытые черты, неясные силуэты. Вдруг во
