русских, переходы, чтобы прибыть к месту расположения ставки… Стар и млад, перешагнувшие призывной возраст и не достигшие его, отовсюду стекались под знамена русской армии и выражали желание принести ей пользу. Отцы семейств, многим из которых было за семьдесят, вставали в ряды воюющих и переносили усталость и испытания с задором молодости».
Крестьяне прибывали из самых дальних мест, даже из Сибири, и просили зачислить их в армию. Дворяне по велению сердца жертвовали огромные суммы на ведение войны, выделяя личные средства на обмундирование целых полков. Они передали государству 200 миллионов рублей, более половины ежегодного бюджета страны. Крестьяне сжигали свои поля и уничтожали посевы, лишь бы все это не досталось врагу.
Под предводительством своего мудрого главнокомандующего — одноглазого фельдмаршала Михаила Кутузова, прозванного «старым лисом Севера», русские отступали, сжигая за собой все. Кутузов приказал армии остановиться, чтобы дать сражение французам под Бородино, всего в девяноста пяти километрах от Москвы. Затем после ожесточенного, кровопролитного боя он снова отступил. Через неделю французы заняли Москву. Днем позже город был объят пламенем.
Кокс сообщал: «В то утро я наблюдал вместе с графом Ростопчиным, губернатором Москвы, как он поджигал свой дворец и окружавшие его постройки. Это был величественный поступок, совершенный с чувством достоинства, благородством и философским подходом к жизни. Побуждал его к этому высокий патриотизм… Мы объехали горящий город, в котором от языков пожара пламенело все небо… Дома знати, лавки купцов, магазины — все горело, и несмотря на усилия неприятеля, огонь бушевал, превращая Москву в огромный костер; и остановись здесь вражеская армия, они заняли бы лишь то место, где ранее стоял город. Замешательство неприятеля росло по мере того, как надежды армии Наполеона на пополнение запасов продовольствия за счет Москвы не оправдывались…»
Историк Карамзин написал, что город был разрушен полностью. Ничего не осталось от Москвы, кроме памяти об этом городе и твердой решимости отомстить за его судьбу. Наполеон наблюдал за пожаром с Поклонной горы; позже он записал: «Столь ужасающей тактики еще не знала история цивилизации… Сжигать собственные города… Дьявол руководил этими людьми! Какой дикий поступок! Что за люди! Что за люди!»
Отрезанная от продовольственных резервов, не находя ничего, кроме выжженной земли, французская армия начала отступать. Наполеон совершил варварский поступок: он разместил конный полк вместе с лошадьми в чтимом русскими Успенском соборе. Только из одного этого храма французы похитили пять тонн серебра и почти триста килограммов золота. Во время их бегства пришла зима. Несчастные воины Великой армии, тысячами умиравшие на морозе и ослепляемые снегом, с трудом пробивались к своим краям. Их уничтожали крестьяне, чьи мстительные крики оглашали леса. Они нападали на французов, используя вилы также успешно, как штыки. По пятам врага гнались казаки, отбивая трофеи, захваченные неприятелем в храмах. (Позже казачьи атаманы подарили верующим массивное серебряное паникадило на 46 свечей, весившее более четырехсот килограммов, которое поместили под куполом Успенского собора.) По сведениям русских, лишь в одной речке Березине было обнаружено 36 тысяч трупов французов. Всего в сражениях погибли 125 тысяч французских солдат и офицеров, 132 тысячи умерли от усталости, голода и холода, 193 тысячи были взяты в плен. И только 40 тысяч вернулись живыми из ада — одной из величайших военных катастроф в истории человечества.
После славной победы в войне 1812 года странная склонность Александра к мистике усилилась. Он как-то признался одному лютеранскому пастору: «Пожар Москвы пролил свет в мою душу, а Божье проникновение в заледеневшее сердце наполнило его теплом и верой, которых я никогда ранее не чувствовал. Я обязан своей надеждой на искупление грехов тому, что Бог спас Европу от гибели.» Александр пересек всю Европу, следуя за наступавшей российской армией, и это было похоже на паломничество. Он ежедневно читал Библию, посетил моравских братьев в Ливонии и Саксонии, специально съездил в Лондон, чтобы встретиться там с квакерами, и пригласил их приехать в Санкт-Петербург.
Русские войска вступили в Париж как победители и освободители. 31 марта 1814 года под ликующие возгласы толпы Александр въехал на белом коне во французскую столицу. Он гарцевал на Елисейских полях, сопровождаемый казаками и офицерами в белой военной форме.
Пасхальная литургия для русской армии была отслужена на Place de la Concorde[26], на том самом месте, где был обезглавлен Людовик XVI. Казаков разместили на Монмартре, и французы до сих пор рассказывают, что слово bistro происходит от русского слова «быстро».
В Париже у русских офицеров зародилась страсть к занятиям политикой и обсуждению конституционных идей. Это создавало благоприятную почву для сближения их с французскими масонами. Они обсуждали права человека, говорили о свободе, равенстве, братстве.
В 1815 году Александр подпал под влияние известной в Европе прорицательницы — баронессы Крюденер. По ее совету он убеждал Священный Союз строить политику крупнейших европейских держав на принципах непреходящих христианских ценностей. После заключения альянса монархи Европы стали свидетелями парада 107-тысячного русско-французского войска около города Chalons.
По возвращении в декабре 1815 года в Россию Александр становился все более беспокойным. Он постоянно путешествовал, предприняв за девять лет четырнадцать поездок по России и четыре за границу. Казалось, что бремя ответственности монарха все более тяготит его. Император заводил разговоры об отречении, а его взгляды становились все более консервативными. Наконец, в 1825 году Александр вместе со своей супругой отправился к Азовскому морю. В небольшом городке Таганроге после таинственного посещения монастыря, предпринятого в одиночестве, у Александра началась лихорадка, и 19 ноября он скончался. Смерть его таит загадку. И в наши дни все еще жива легенда, что Александр не умер, а лишь инсценировал свою смерть. Утверждают, что он отправился в Сибирь и прожил там остаток дней своих как старец. Это одна из интригующих тайн российской истории, которую до сих пор не удалось раскрыть.
Неподалеку от Царского Села, в двадцати семи километрах от Санкт-Петербурга, стоит Павловский дворец, вобравший в себя всю красоту этой великой эпохи войны и мира, времени славных российских побед, когда вся Европа приветствовала русских как освободителей и их влияние достигло апогея.
Дворец расположен в обширном парке, занимающем более шестисот гектаров, с серебристыми березами и огромными темными елями. По колышущимся под дуновением ветерка лугам разбросаны островки полевых цветов. Спрятанные в уголках парка безмятежные пруды отражают проплывающие над ними облака. Павловск особенно красив осенью, когда на фоне желтых листьев берез и темной зелени елей особенно выделяются желто-белый, украшенный колоннами дворец, изящные неоклассические храмы и павильоны.
В течение сорока трех лет, с 1782 по 1825 год, все выдающиеся архитекторы Санкт-Петербурга принимали участие в создании этого дворца, его великолепных интерьеров и парка. Несмотря на то, что во дворце производились переделки и он серьезно пострадал от пожара в 1803 году, плеяда архитекторов, начиная с Камерона, и пришедшие за ним Кваренги, Бренна, Гонзаго, Воронихин и Росси, сумели создать удивительно цельный и гармоничный ансамбль. Его архитектурный стиль изящно соединил утонченность искусства конца восемнадцатого века с буйным расцветом элегантного неоклассицизма первых лет девятнадцатого столетия, во всей полноте выразив идеи русского декоративного искусства и представления той великой эпохи о красоте.
Обрадованная рождением первого внука, Александра, Екатерина Великая подарила сыну Павлу и его восемнадцатилетней супруге Марии Федоровне земельные угодья. Там они построили два летних дома, названных Паульлюст и Мариенталь. А несколько лет спустя, в 1782 году, Екатерина поручила своему любимому архитектору Чарльзу Камерону возвести дворец и оформить его внутреннее убранство. Дворец хранит печать гения шотландского зодчего; это ему принадлежит проект центрального здания и двух раскинувшихся крыльями одноэтажных галерей, построенных в 1782–1786 годах. Камерон, тонко чувствовавший античное искусство, заказывал статуи в Италии, а мебель в Париже. Замечательным французским мебельщикам Анри Жакобу и его сыну было поручено изготовление шестнадцати гарнитуров, всего более двухсот предметов мебельного убранства. Они выполнялись по подробным указаниям и эскизам, посылаемым из России, и предназначались специально для тех помещений и тех мест, куда их следовало расставить. Например, диваны должны были точно соответствовать форме и размерам полукруглых ниш.
