Все еще посмеиваясь, Киладис ответил:
– Очень трудно. Тебе, надеюсь, это приятно слышать? Во всяком случае, должно. Но как мать особы королевских кровей, ты вправе рассчитывать на мою помощь.
Киладис намеренно произнес эти слова, и они ураганом пронеслись через сознание Мейглин.
– Я готова сделать все, о чем вы попросите, только бы помешать Деш-тиру. После того, что я узнала от вас, я назову свою будущую дочь Дари. А теперь скажите, по какой из жизненных дорог ей лучше пойти?
Маг облегченно улыбнулся.
– Если ты признаешь ее династию с отцовской стороны, она будет именоваться Дари Ахеласская. Расти ее в любви, Мейглин. Содружество обеспечит тебя всем необходимым. Когда твоя дочь вырастет, ей придется избрать дорогу, отвергнутую ее упрямым отцом.
– Отправиться через Западные ворота в изгнание? Киладис кивнул.
– Ей нельзя рисковать жизнью. Если Дари осознает свое наследие и свое предназначение, она сделает этот выбор. Но выбор непременно должен быть добровольным.
– Она сделает этот выбор, – прошептала Мейглин. Слезы вновь застлали ей глаза и обожгли веки, слезы по мимолетной и навсегда утраченной любви.
– Если бы ее отец послушался вас и отправился в изгнание, у нас не было бы той ночи, зато он остался бы в живых.
Киладис осторожно коснулся пальцем ее лба, будто это было лучшим подтверждением ее непреклонной решимости.
– Мейглин, – сказал маг. – Твое мужество благословенно. Разве ты тогда знала, что своим искренним сердцем прокладываешь путь, по которому однажды на Этеру вернется свет?
Маргарет Уэйс и Дон Перин – Шадамер и всякие небылицы
(«Камень Владычества»)
– Прошу прощения, добрый господин, – почтительно произнес трактирщик, – тут вам записка.
– Мне? – Мужчина, к которому он обращался, порядком был изумлен. – Но я в ваших краях впервые! Я здесь проездом по пути на восток. Вы, верно, ошиблись. – Он отодвинул записку. – Это, должно быть, кому- то другому.
– Не думаю, чтобы я ошибался, господин, – с многозначительным видом отозвался трактирщик. – Вы вот уже три дня как удостаиваете мою таверну своим присутствием и даже были настолько добры, что называли мой мед лучшим во всей округе…
– Так оно и есть, – прервал поток хозяйских излияний мужчина.
Трактирщик поклонился и продолжил:
– Поэтому смею утверждать, что успел неплохо вас узнать, господин, – как и многие мои завсегдатаи, которые благодаря вашей несравненной щедрости не раз получали выпивку за ваш счет.
Мужчина скромно улыбнулся и разгладил кончики очень длинных и очень черных усов. Потом подмигнул спутнице, молодой женщине с густыми рыжими кудрями, скрученными в тугой узел на шее. На ней было очень простое коричневое одеяние, выдающее принадлежность к адептам земной магии.
– Потому, – заключил трактирщик, – когда мне доставили записку с просьбой передать ее особе, чье описание поразительным образом совпадает с вашим, я не сомневался ни минуты.
– И что же это было за описание? – заинтересовался мужчина, и его глаза заискрились весельем. – Очень хотелось бы услышать.
– Вот что было мне сказано: «Это – человеческий мужчина средних лет, с носом как ястребиный клюв, подбородком как лезвие секиры, глазами голубыми, как небеса над Новым Виннингэлем, и длинными черными усами, которыми он страшно гордится и постоянно разглаживает их или подкручивает. Кроме того, у него длинные черные волосы, которые он связывает в хвост на затылке – на манер лесных эльфов».
– Ха! Да это может быть кто угодно! – возразил мужчина.
– «Он очень красив… », – торжественно продолжил трактирщик.
– А-а! Тогда ты прав. Это и впрямь мне, – уверенно сказал человек и выдернул записку из рук трактирщика.
– Ты невыносим, Шадамер, – вполголоса проговорила его спутница.
– Ты просто завидуешь, Алиса, – бросил ей Шадамер, взламывая печать и разворачивая записку. – Они переговаривались по-эльфийски – вряд ли в карнуанском городе отыскался бы хоть один человек, знавший его. – Завидуешь, что прекрасной рыжеволосой человеческой женщине никто не прислал таинственного послания.
Та закатила глаза и покачала головой.
– Надо полагать, эта записка означает, что наше щедрое хлебосольство все-таки принесло плоды, – сказал Шадамер. – Наконец-то мы хоть что-то узнаем. Признаюсь тебе, этот мед уже надоел мне хуже горькой редьки.
Когда он прочел записку, вид у него стал сперва озадаченный, потом довольный.
– Ну и ну! Этого я точно не ожидал.
Он передал записку спутнице.
