Или это место окружало духа?
– Да! – вскричал он ликующе. – Ибо попал я не в зев адский, но в зев Фингэйла, а его горло было бутылке Клейна подобно.
И снова пустился в путь отец наш Видикон. и воспрянул он духом, и улегся страх его, и шел он вперед и вперед, вниз и влево, затем влево и вверх, пока стена под его рукой не подалась и пол под его ногами вниз не ушел. И вскричал он тогда торжествующе:
– Я наружу выбрался! Взгляни же на меня, дух, ибо я вышел наружу и стою на коже твоей! Зри же меня!
И распахнулась с грохотом дверь в нескольких футах в стороне, и едва не задела отца нашего Видикона. И шарахнулся он, пригнулся, от страха вскрикнувши, кулаками вкруг себя молотя в полной панике, и наткнулась его рука на спицу, что росла из поверхности. И вонзились в руки его шипы острые, и причинили ему боль жестокую; но не обратил он на нее внимания, но глаза вверх поднял и узрел око, злорадством горящее, и заполонило око это все его зрение.
– Воистину теперь я вижу тебя, – пророкотал глас оглушительный. – Да пребудет хвала в порицании! Начал уж я беспокоиться, что вовек не изгнать мне тебя из организма моего!
– А ты и не изгнал меня, – возликовал отец наш Видикон, – ибо наружная поверхность организма твоего одновременно является внутренней! Воистину, изнанка твоя есть наружность твоя, а наружность – изнанка! Едины они, друг в друга перетекающие бесконечно!
– Рано, рано торжествуешь победу ты, – пророкотал глас громоподобный, – ибо взываешь ты к Фингэйлу, автору всего, что имеет с самим собой точку пересечения! Я – тот грозный дух, что порождает все парадоксы и делает две стороны единого целого обособленными и друг другу противоположными, как тезис и антитезис в дуализме гегельянском.
– Ах, значит, он принадлежит Гегелю? – вскричал отец наш Видикон.
– Нет, – голосом громовым Фингэйл ответствовал, – – ибо Гегель принадлежит мне.
– Не напугать тебе меня, – воскликнул отец наш Видикон. – Наконец-то я узнал тебя! Ты – мост между завтра и вчера, между плюсом и минусом, между центоробежной силой и силой центростремительной! Ты – мост, что соединяет все, что противоположным кажется!
– Ты сам произнес это, – эхом раскатился вокруг Фингэйлов глас. – Соответственно я – начало и конец всему. Преклони же колени свои и поклонись мне, ибо я тот, кого ты зовешь Господом своим!
– Нет, не Господь ты! – вскричал отец наш святой Видикон, и охватил его гнев праведный. – Нет, ты – часть Его, как и мы все, – но только часть! Следственно, должен ты быть Им ограничен и контролируем.
– Ты так уверен? – Великанское око в гневе сощурилось. – Ибо если я есть начало и конец в одном, как могу я лгать?
– Да потому, – отец наш Видикон ответствовал, – что ты есть дух всех парадоксов и можешь речь правдивые слова так, что они ложными кажутся! Лжешь ты, говоря истину!
– Чересчур уж ты понятлив на мой вкус, – пророкотал Фингэйл. – Берегись же, жрец! Ибо должен я испепелить душу твою!
И вспыхнул свет ослепительный, и озарил тьму кромешную, и запылало везде пламя жаркое. И прикрыл святой праведный отец наш Видикон глаза ладонями, и зажмурился он что было сил – но остался свет. И вспомнил блаженный, что в царстве Парадоксов находится, и приоткрыл он немного глаза свои, и свет, что в них проник, притушил сияние ослепительное, и смог блаженный снова различать очертания и детали мелкие.
И узрел он птицу гигантскую, огненную, что восставала из пепла, и взмахнула она крыльями, готовясь взлететь, и хотела она ударить его клювом своим. И овладел ужас душою блаженного, и сжал он спицы, что держали его на коленях на плоти Фингэйловой, и вскинул он голову, и вскричал:
– О, Отец мой небесный! Услышь меня – или навеки погибну я! Увидь слугу Твоего на земле распростертого беспомощно пред грозной птицею, называемой фениксом, которая обладает силой великою, ибо в начале ее конец ее! Молю Тебя, ниспошли мне щит, ниспошли мне оружие, чтобы мог защитить я себя, или обречен я на гибель мученическую! Исчезнет навеки душа моя, превратится в чистую немодулированную энергию, всякой структуры лишенную, если эта грозная тварь убьет меня!
И воздел он к небесам руки в мольбе – и свет воссиял на ладони его, запульсировал, взорвался, собрался вместе вновь, сгустился – и очутилось в руке блаженного яйцо Света!
И наполнил Вселенную хохот духа оглушительный, и взревел он в торжестве злорадном:
– Нет, глупый жрец! Тщетно взываешь ты к Создателю, не может Он больше ничего дать тебе! Яйцом ищешь ты победить птицу ширококрылую! Покорись же воле моей, ибо ныне пришел срок сгинуть тебе!
– Нет, – воскликнул святой праведный отец наш Видикон, – ибо я знаю тебя, и то мне ведомо, что, когда громче всего смеешься ты, одолевает тебя страх, а когда торжествуешь победу ты, владеет тобой страх поражения. А иначе и быть не может – ибо для феникса твоего, что берет начало в конце, принес я начало его, а с ним и смерть!
И поднялся отец наш Видикон, чтобы встретить величайшую угрозу самому его существованию во весь рост и с бесстрашием, и поднял он яйцо в чаше рук своих, словно было оно приношением.
И закричал феникс, и забил по сторонам крыльями огненными. И нацелился на отца нашего Видикона клюв пламенеющий, словно луч лазерный, и не дрогнуло лицо отца Видикона нашего, но внутри его поселилось смятение. Со всех сторон окружало его пламя жгучее, все ближе и ближе подбиралось оно к нему – и накрыл его собой дух чистой энергии, и впитал в себя его…
И очутился отец наш Видикон внутри. И опалил жар лицо его, и зажмурил он глаза свои. Но коснулось его щеки дуновение прохладное, и открыл он глаза, и увидел птицу, и была она теперь размером с ладонь, и далее уменьшаться продолжала. И пронзил его слух и сердце отчаянный ее крик, ибо, съеживаясь, погибала она. Поглотило яйцо весь огонь и каждый эрг энергии до последнего, и исчезла голова феникса в скорлупе его. И воссияло яйцо в ладонях отца Вид икона нашего, так ярко и светло, как никогда не сияло.
И вырвался из груди отца Видикона нашего вздох, и вскричал он:
– О, благодарю Тебя, Господи, за то, что спас Ты меня от горы Света Смерти!
