— А за что?
На этот вопрос Константин Семенович ничего не ответил и только вздохнул. Через минуту Игорь снова заговорил:
— Вам сообщили о моем задержании… как директору школы?
— Да.
— Вы раньше здесь и работали?
— Да.
— Можно я позвоню домой?
— Нет. Вам же не разрешили.
— Они не узнают.
Константин Семенович грустно посмотрел на юношу и снова вздохнул.
— Честный человек, Игорь, поступает всегда честно, — сказал он. — Видят его или не видят, узнают об этом или не узнают. Алексей Николаевич не сомневается в моей честности.
— В наше время быть таким честным очень трудно.
Бровь Константина Семеновича изумленно приподнялась:
— Откуда это у вас, Уваров?.. Нет, ошибаетесь. Всё дело в привычке.
Некоторое время в комнате стояла тишина. Игорь с тоской смотрел в окно на знаменитую арку, через которую в семнадцатом году народ шел на штурм Зимнего дворца. Сколько раз он слышал об этом, проходил в школе, читал в книгах, видел в театре, кино… Всё это он знал — но только головой, как урок, без участия чувств.
— Привычка быть честным, — задумчиво проговорил Игорь. — Странно… Совершенно честных людей не бывает. Все имеют недостатки. Оттого-то всем так и нравится выводить на чистую воду других людей… Это отвлекает общее внимание от их собственных делишек.
— Это не ваши слова, — сказал Константин Семенович, поднимая голову от бумаг.
— Не мои слова, — криво усмехнулся Игорь. — Все люди пользуются чужими словами… только в разных комбинациях.
— Верно. Но ведь между готовыми комбинациями и своими есть какая-то разница. В каждой комбинации заключается мысль, убеждение. Так?
— Конечно. Готовыми комбинациями пользуются дураки, потому что у них нет своих мыслей, — подхватил было Игорь, но сообразив, что это относится и к нему, вызывающе прибавил: — А другие чужими словами хотят скрыть свои убеждения.
— Бывает и так. Но если вы это понимаете и осуждаете, зачем же так поступаете?
— Как так?
— Пользуетесь чужими мыслями. Чужими во всех отношениях.
— Например?
— Оскар Уайльда… Между прочим, парадоксы и цинизм Оскара Уайльда как-то еще можно оправдать эпохой, условиями жизни… Это своего рода протест. А у вас…
На какой-то момент Игорь смутился. Разоблачение было неожиданным. Впервые, принимая во внимание его семнадцать лет, встретил он человека, знающего любимого писателя. Обычно он легко выдавал его «оригинальные» мысли за свои.
— Протест! — повторил он. — Пускай протест. Я тоже протестую!
— Против чего?
— Против лицемерия, вранья, халуйства, — презрительно сощурился Игорь. — Вы думаете, я совсем еще мальчик?.. Ничего не вижу, ничего не понимаю? Только не говорите, пожалуйста, красивых слов. Я всё равно ничему не верю. Я знаю, о чем вы будете говорить!
— О чем?
— О чести, о долге, о Родине… Да, да! Тысячу раз… миллион раз я слышал эти комбинации слов!
— И сами говорили не раз, — в тон Игорю подсказал Константин Семенович. — На комсомольских собраниях…
— Я? Да, говорил. А что делать? Все говорят, ну и я говорил.
— Зачем?
— То есть как зачем? Так принято!
— Разве нет других тем для разговора? Ведь скучно говорить миллион раз одно и то же.
— Скучно… очень скучно. Так надоело, что просто сказать не могу. Тошнит! И главное, что… Ну ладно, подхалимы болтают, хвастают: «Мы пахали». Доносы пишут, кляузы, чтобы выслужиться. А я?.. Мне же ничего не нужно. Я совсем не эгоист…
— Вы не эгоист?
— Нет.
— Вот как! Значит, вы считаете эгоистами тех, кто…
— Кто ставит свои личные интересы превыше всего.
— Но если вы не эгоист и не ставите личные интересы превыше всего, то чьи же интересы вам дороги?
— Интересы других.
— Кто эти другие?
— Ну мало ли… Друзья! Родные!.. А впрочем, не буду притворяться. Конечно, я тоже эгоист… Как и все. Но только я не жадный. Мне много не надо.
— Потому что у вас всё есть.
— Ну не всё… но я, конечно, не нуждаюсь в куске хлеба.
— И никогда не задумывались, как он добывается, этот кусок хлеба. Вот если бы вы сами, своими руками вынуждены были что-то создавать…
— То я был бы самым счастливым человеком! — насмешливо закончил Игорь. — Всё это я слышал тоже миллион раз. На всех уроках, как попугаи, долбят: счастье в труде, счастье в труде! Выслуживаются!
— А вы не согласны?
— Откровенно?
— Ну, если уж говорить, то только откровенно.
— Конечно, не согласен. Приманка для дураков! Какое же это счастье, если самым большим достижением считается сокращение рабочего дня! Обещают, что при коммунизме вообще всё будут делать машины. А сейчас?.. Сейчас дураки вкалывают почем зря, а умные гуляют.
— По Невскому, или, как вы говорите, по Бродвею?
— Я? Нет, вы ошибаетесь, Константин Семенович. Так стиляги говорят. Я не стиляга. «Гулять» я сказал в другом смысле. Жить в свое удовольствие.
— За счет других!.. Как об этом сказано у Уайльда? Наверно есть что-нибудь подходящее… Не помните?
Игорь колебался недолго. Мельком взглянув на Горюнова, он улыбнулся и медленно проговорил:
— «Наслаждение — это единственное, ради чего нужно жить».
— Вот, вот! Очень глубокая мысль для клопа. Клопиная философия! — брезгливо проговорил Константин Семенович и, немного помолчав, спросил: — Ну, а как относится ваш отец к уайльдовскому творчеству? К «Портрету Дориана Грея»?
— Отец? Да он и понятия не имеет! Я думаю, что, кроме марксизма-ленинизма, постановлений партии да книг по своей специальности, он вообще ничего не читает.
— А вам не приходилось с ним говорить на эти темы?
— Что вы!.. Он же домой приезжает только ночевать. Мы с ним по неделям не встречаемся.
— Значит, он из тех людей, которые, как вы сказали, вкалывают почем зря. А мать? Она влияет на вас?
— Моя мама — женщина приятная во всех отношениях, но… как бы это вам сказать… недалекая! Она много читает, ходит в театры, но всё понимает по-своему, Она и ко мне относится как-то по-своему…
— Дома у вас большая библиотека?
— О, да-а! В переводе на дрова, кубометров тридцать наверно.
