девочка.
— Замечательный принцип! Но мне помнится, что Чехов говорил несколько иначе…
— Да, но мы критически осваиваем классическое наследство…
Татьяна Михайловна предупредила подругу и в общих чертах рассказала о Борисе Михайловиче, но, когда он вошел, Вера Васильевна от удивления высоко подняла брови.
— Знакомься, Боря. Вера Васильевна тоже учительница и наш друг.
— Я же знаю вас, Борис Михайлович! — воскликнула Вера Васильевна. — Года три или четыре тому назад вы проводили у нас экзамены в Дубровке.
— В Дубровке? Был. Совершенно верно.
— Страху нагоняли!
— Вот насчет страху — не помню, а как прошли экзамены… Нет, тоже не помню. Ничего такого… ни конфликта, ни особых успехов…
— Ну, это дело прошлое, — вмешалась Татьяна Михайловна. — Вы же приехали с новостями, Борис Михайлович. Не томите. Не испытывайте нашего терпения!
— Удивительное дело! Жена за мужа беспокоится, а он — хоть бы что! Я всё жду, когда он спросит…
— А зачем спрашивать? — с улыбкой сказал Константин Семенович. — Достаточно на тебя посмотреть… Ну а подробности — дело второстепенное.
— Да, Костя. Дело наше, как говорится, в шляпе. Сообщение мое слушали с большим интересом. Вся твоя программа принята. Особенно там понравился раздел о труде… Будем считать, что опытная школа существует. Правда, пока на бумаге, но теперь дело за тобой. Я свое сделал.
Наступило молчание. Но это не было тем молчанием, когда неожиданно обрывается разговор, а через несколько секунд кто-нибудь из присутствующих замечает: «Дурак родился». Нет. Сейчас было совсем другое. Молчание было торжественным. Все ждали каких-то слов от Константина Семеновича, понимая, что он теперь оказался, выражаясь образно — на пороге своей мечты.
Решение об опытной школе позволяло провести в жизнь всё то, о чем он так много думал и к чему давно и упорно готовился. В такие минуты благодарят, поздравляют, произносят тосты.
— Так ты твердо остановился на этой школе, Костя? — спросил наконец Борис Михайлович.
— Да. Понемножку я ее уже начал принимать, — сказал новый директор, вспомнив Петухова и Садовского, ожидавших своей участи в одиночках.
— Смотри! Очень разболтанная школа.
— Здание прекрасное!
— А что здание! Дело в людях. — Борис Михайлович прошелся по комнате и остановился перед Горюновым. — Тогда я должен тебя предупредить относительно завуча старших классов Ирины Дементьевны Полежаевой. Женщина она умная, но боюсь, что вы не сработаетесь и начнется кутерьма. Не лучше ли заранее принять меры? Давай устраним лишние трудности. Переведем ее в другую школу с повышением.
— Но ты же сказал, что она умная…
— Да, умная, но, говорят, с таким характером… Самолюбивая, деспотичная, безразличная к судьбе людей. Ее не любят учителя.
— Ну, мало ли кого они не любят! Я полагаю, что лучше с умным потерять, чем с глупым найти.
— Так-то оно так, да боюсь, что найдет коса на камень. Я же о тебе беспокоюсь, длинноногий! Тогда, может быть, мне предварительно договорить с ней, предупредить?
— Ничего не надо.
— Ну как хочешь! Учительский коллектив в этой школе, прямо скажем, неважный… задерганный, пассивный. После войны директора менялись чуть не каждый год.
— Борис Михайлович, а сколько там мужчин среди учителей? — спросила Вера Васильевна.
— Мало. Кажется, человек пять или шесть.
— У-у-у… — зловеще протянула учительница и расхохоталась. — Бабье царство! Смелый вы человек, Костя. Склок не боитесь?
Вместо ответа Константин Семенович только пожал плечами. Мысли его были далеко, а перед глазами стояло прекрасное трехэтажное здание школы.
12. Поручительство
Константин Семенович выходил на работу всегда точно в одно и то же время и каждый раз, пересекая двор, отмечал про себя, как движется тень от дома, стоявшего напротив. Сегодня она уже приблизилась к самому тротуару. Пройдет еще неделя, другая, и, выходя на улицу, не нужно будет щуриться от прямых лучей солнца, — лето подходило к концу.
Скоро изменится маршрут утренней прогулки, да и вряд ли ему придется ходить пешком. Школа возьмет всё свободное время…
Неторопливо шагая через мост, Константин Семенович увидел на Неве три гички-восьмерки и минут пять любовался ленивыми, но слаженными движениями гребцов. Было видно, что спортсмены тренировались, но когда отставшая лодка стала нагонять, передние поднажали. Вот они скрылись под пролетами моста, а когда Константин Семенович повернул на набережную, лодки уже шли с предельной быстротой. Сама собой завязалась борьба за первое место. Гребцы работали как автоматы. Рулевые, в такт общему движению, азартно раскачивались всем корпусом. Навстречу восьмеркам бежал нарядно выкрашенный и блестевший эмалью речной трамвай.
«Участок для школьного лагеря надо искать непременно около воды. Где-нибудь на Карельском перешейке», — вспомнил о новой своей работе Константин Семенович.
Поднимаясь по лестнице, встречаясь и здороваясь в коридоре с товарищами по работе, он испытывал всё более растущее чувство грусти. Не легко ему было расставаться с коллективом, с товарищами, с которыми успел крепко сжиться за годы совместной, дружной работы.
Алексей Николаевич был уже на месте.
— Можешь меня поздравить! — сказал с виноватой улыбкой Константин Семенович, пожимая руку Глушкову.
— С чем?
— Ухожу от вас.
— Новое дело… Куда?
— На другую работу. Директором в школу.
— Не может быть! Ты это серьезно, Константин Семенович?
— Вполне серьезно. Я не говорил тебе потому, что до вчерашнего вечера мне и самому было неясно…
— Так это ты сам… по своему желанию? А комиссар отпустит?
— Обещал не задерживать. Алексей Николаевич, я буду тебя просить… Возьми это дело с Гошкой Блином…
— А что там осталось? Документы подшить?
— Надо проверить Уварова. Я уверен, что и продавщица эта — Людмила Садовская — как-то с ними связана. Да наверно найдутся и другие.
— Добре!
— И пускай этим займется Арнольд Спиридонович. С Уваровым его нужно познакомить через Людмилу. Придумайте что-нибудь…
— А Щербаков?
— Не понравилось мне, как он вчера злорадствовал по поводу Уварова. «Опер» он дельный, но, кажется, не всегда объективен. Ты заметил?
— Это верно. Есть у него такая, как бы сказать, ущемленная струнка. Он себя неудачником считает. И знаешь это результат чего?
