«Что такое хлеборезка?» — судорожно старалась припомнить Надя. — «Где-то слышала вроде, надо бы спросить». Но не посмела. Не возьмут еще.
— Пойду! — согласилась она, а про себя подумала: Хоть куда пойду, только бы не оставаться здесь, не видеть Тоську-нарядчицу и татуированного дикаря Ремизова.
— Только вот что, предупреждаю сразу: за недостачу срок намотаю, без жалости. Воровства не потерплю, ясно?
— Ясно!
Стыдно было до слез за такое предупреждение. Обругать бы его, этого капитанишку, последними словами. Но ничего не поделаешь, «всяк сверчок знай свой шесток».
— Тогда формуляр ее я забираю, а вы уж не забудьте распорядиться документы ее оформить, — обратился капитан в пимах к майору, а затем Наде:
— А ты, как тебя там? Михайлова, марш в барак за вещами и быстро к вахте.
Вещей не было, один пустой мешок с зубной щеткой. И прощай пересылка, Манька Лошадь, Амурка, Лысая и голубоглазая Гражоля Бируте.
— Где же вещи? — спросил капитан, завидев ее.
— Нет у меня вещей. Пропали в дороге.
— Эх ты! Горе-грабительница! Что ж себя обидеть дала?
Надя промолчала.
За воротами вахты стоял грузовик, и капитан приказал ей лезть в кузов, что было совсем нелегко. Спасибо, шофер подсобил и, уже залезая в кабину, где устроился капитан, крикнул Наде:
— Там брезент лежит, ты набрось на себя, а то просвистит, не очухаешься! — И покосился на ее пальто с облезлым воротником и исковерканными пуговицами.
Ехать пришлось через город, и Надя с любопытством посматривала по сторонам. Прочитала на одной улице, в самом центре на доме: «Комсомольская улица». Слева на здании: «Горный техникум», справа гостиница «Север». Строения смешные, с колоннами, шпилями, и все какое-то ненастоящее, словно из фанеры слеплено. Народу немного, и все спешат кто куда, видно, мороз, подгоняет. Выехали за город. В окрестности ни деревца, ни кусточка, снег, снег, куда ни взглянешь, только на горизонте островерхие, черные пирамиды стоят — пустынно, уныло, и ветер такой, что хоть ложись на дно кузова. Так и сделала: улеглась на дно машины и укрылась брезентом с головой — вроде потеплее стало. Капитан выглянул из кабины в окошко, не увидел ее и остановил машину.
— Эй, где ты там? — встревоженно крикнул он, вставая на колесо и приподнимая брезент.
— Здесь, — отозвалась Надя, едва шевеля окоченевшими губами.
— Потерпи, уже скоро.
«А ведь тоже человек! Сочувствие имеет!».
Ей и в голову не могло придти, что за нее, в случае побега, капитан распрощался бы со своим партбилетом. А что за офицер войск МВД без партбилета — ноль! Машина рванулась и поехала быстрее, хотя лучше от этого и теплее не стало. Больно ударяясь боками по дну кузова на кочках, Надя наивно утешала себя, думая, что капитан приказал шоферу ехать быстрее, чтоб она не простудилась. В самом деле, у капитана, возможно и была такая мысль — кому нужна обмороженная зечка с воспалением легких? Он и так нашел с трудом уголовницу с малым сроком, лицо которой не вызывало опасений. Ведь не расконвоируешь политическую (а ими теперь заполонили Воркуту) со сроком самое малое 10 лет? В то же время, поставь в хлеборезку такую, политическую, хоть хлеба не разворует, зато и за зону не выведешь. Тогда нужен экспедитор, рабочий погрузки, а им, вольнонаемным, зарплату плати, и 8-часовой рабочий день, и северные надбавки, и двойные отпуска. А уголовница — это удобно! И срок детский, и что убийца, тоже лучше, чем воровка, по крайней мере, хлеб и сахар воровать не будет.
Лагпункт, куда привезли Надю, ничем не отличался от пересылки: те же бараки, собаки, предзонники с вышками и даже вахта с пропускными воротами точь-в-точь та же. Проект один. Разница была только в названии, этот назывался «Кирпичный завод № 2». Потом она узнала, что кирпичных заводов в Воркуте два, и находились там одни женщины, осужденные «за политику». «И слава Богу! Мужчины арестанткам не нужны, а что «контрики», так это еще лучше, хоть воровать и материться не будут», — обрадовалась Надя.
Капитан с ее формуляром в руке прошел с ней на вахту.
— Посиди здесь, я документы оформлю, — и дежурному сержанту по вахте: — Пусть здесь побудет, присмотри! — приказал.
В маленькой прокуренной вахтерской было тепло.
— Сядь здесь! — указал ей на лавку молодой вахтер со строгими глазами и злым ртом. — Да не очень пыли, своей грязи хватает, — добавил он, увидев, что Надя сняла с головы платок.
На вахту зашли две молодые женщины, обе в полушубках с лычками сержантов, покосились на Надю. Вахтер набросился на них с бранью:
— Опять опаздываете! Бригады на подходе. Я, что ль, за вас принимать должен!
— Успеется, не ори, не убегут, все туточки будут, — огрызнулась одна, что постарше, и обе не спеша вышли к воротам. Бешено залаяли собаки, и к вахте подошла колонна женщин в сопровождении конвоиров. Все, как одна, были одеты в бушлаты поверх телогреек, валенки, на головах ушанки или платки. Многие совсем молоденькие и, как показалось Наде, красивые. Вахтер отворил ворота, и женщины в полушубках стали по одной щупать и обыскивать подошедших. Они деловито и усердно заглядывали и выворачивали карманы, лазили руками под телогрейки и платки, с некоторых снимали шапки, а двух заставили скинуть и потрясти валенки. Битых полчаса осматривали и ощупывали, не успели пропустить одних, как уже подходила другая такая же туча людей. Была уже ночь, но множество огней и прожекторов прекрасно освещали зону, помогая обыскивать, щупать, шарить по карманам, хотя ни одна из них ничего на нашла.
— Разобраться по пятеркам, марш в зону! — скомандовал лейтенант и начал считать: — Пять… десять… — пропуская озябших женщин. У ворот толпились военные, все внимательно считали проходящих. Не приведи Бог ошибиться, тогда всю колонну возвращай обратно и начинай считать сначала. То ли ошибка вышла в счете, то ли… а вдруг побег?
— Сколько же людей! — невольно вырвалось у Нади. Сержант обернулся и вскинул голову, словно горд был доверенным ему постом:
— Тебе сидеть приказано, а не глаза таращить!
— За какие же грехи столько людей мучается? — вслух задала себе вопрос она, вспомнив этапы, пересылки и мамок, навсегда засевших в ее памяти.
— За преступления против Советской власти! — злобно сверкнув глазами, ответил вахтер и демонстративно повернулся спиной. Не положено с з/к говорить.
Капитан долго не возвращался, и Надя, привалившись спиной к горячей печке, пригрелась и задремала. И враз увидела отца и Алешку. Они идут берегом Малаховского озера, как в тот выходной день, последний, перед войной. У Алешки удочка и небольшое ведерко. «Для лягушек», — дразнит его отец, все знают, что никакой рыбы Алешка не словит, но удочка берется для важности. Солидно идти с удочкой! Всем им очень хорошо и радостно. Солнышко печет из всех сил, и его тепло Надя чувствует на своих плечах и спине.
— Сгоришь, — говорит отец не своим голосом.
— Нет, мне хорошо, — ответила Надя и вдруг сообразила» что это вовсе не отец.
Перед ней стоял капитан.
— Подымайся! Пойдешь на место, — строго приказал он.
ХЛЕБОРЕЗКА
Есть многое на свете,
Друг Горацио
Чего не снилось нашим мудрецам.
