Нинина мама часто говорит: «Вещи не должны быть обыкновенными. Ни мебель, ни магнитофон, ни тем более одежда». Мама совершенно права. Человек, особенно девочка, должен выделяться. Сегодня Нина надела новую кофточку. Посмотришь издали — Нина как все, в пионерской форме: белый верх, тёмный низ. А приглядишься — на воротничке вологодское кружево, на рукавах строчка, на манжетах оборочка. Все пришли чистенькие, как будто их самих выстирали и выгладили. А Нина пришла ещё и нарядная, необыкновенная у неё кофточка. Пусть никто ничего не сказал — всё равно, Нина знает, все заметили её кофточку. А уж Катя Звездочётова наверняка обратила внимание.
Теперь Нина сидит впереди — пусть писательница разглядит её хорошенько, Нину Грохотову, в необыкновенной кофточке. А потом, когда всё кончится, Нина задаст писательнице свои вопросы. И оттого, что она сидит близко, вопрос можно задать тихо, так, чтобы не все слышали. Потому что не любой вопрос можно задать при всех.
Мария Юрьевна говорит:
— Вы тут побеседуйте без меня. А я пошла на педсовет.
Она быстро собирала свои папки-тетрадки, а Нина подумала: «Хитренькая Мария Юрьевна. «Педсовет». Сказала бы прямо — не хочет их смущать. Каждому ясно, писательницу стесняются меньше, чем свою учительницу.
Ушла Мария Юрьевна.
Писательница ходит по классу. Почитала стенгазету «Колючка». Потом подошла и о чём-то тихо поговорила с Колей Ежовым. Потом остановилась около Жени Соловьёвой. Что-то спросила у Киры Сухиничевой.
Вот так почему-то всегда получается. Нина Грохотова на первой парте, с ней и поговори. Нет, писательница где-то там, сзади.
К Нине подошла Валя Шушунова:
— Нина, можно я с тобой сяду?
«Тоже, значит, хочет сидеть на видном месте, — думает Нина, — а чем особенно хвалиться? Обычная пионерская форма, купленная в «Детском мире».
— Садись, Шушунова, мне не жалко, — подвинулась Нина, — ты, наверное, живой писательницы сроду не видела?
— Только по телевизору, — легко, без обиды, согласилась Валя.
— Ну вот, по телевизору. А у нас своя, настоящая. Знаешь, сколько книг написала? Штук двадцать. Или больше.
— Ну да?
— Да. — Нина хвалилась, как будто не только кофточка с оборками, но и живая писательница была её собственная. — Она к нам часто приходит, просто жить без нас не может.
Ребята пересаживались кто куда хотел, шумели. Писательница их не останавливала — надо людям немного пошуметь после уроков, имеют право.
Тут к первой парте подошёл Денис:
— Ну-ка, подвинься, Грохотова, я тут буду сидеть.
Почему-то ему захотелось на первую парту, поближе к учительскому столу, от которого он всегда старался держаться подальше.
— Подвинься, кому говорю, — и толкает Нину в бок.
— Хитренький, — ответила Нина, но подвинулась. Пусть сидит. Денис — это Денис. Во-первых, первый парень продлёнки. Во-вторых, он всё равно не отстанет.
Вот уселся и как заорёт:
— Серый! Давай сюда! Садись со мной!
Не хочет Денис сидеть с девчонками.
Так они сдавливали друг друга на первой парте. У каждого были свои соображения. Писательница не стала их рассаживать: каждый выбирает место сам, у них не урок, а дружеская беседа.
Нина Грохотова была рада, что сидит близко, хотя ей в бок упирался острый локоть Дениса. Мешал этот локоть, ещё мешала беспокойная мысль: как бы Катя Звездочётова не рассердилась на Нину за то, что Денис оказался здесь, рядом с Ниной, а не с Катей. Но тут же Нина постаралась себя успокоить: она же не звала Дениса, Катя должна это учесть. Он сам сюда пришёл. Его не поймёшь, этого шустрого мальчишку, — прыг, шмыг. А что? Чего? Кто ему нравится?
Валя Шушунова шепчет:
— Нина, а Нина! Она, наверное, на любой вопрос ответ знает.
— Почему это — на любой? — встрял Денис. — На любой никто не знает. А если по математике? Ага?
— По математике я сама без неё решу, — тихо отвечает Валя. — Мне про другое.
— А про что? — любопытствует Нина Грохотова.
— Она про всё должна знать, — говорит Валя Шушунова.
«Хитренькая эта новенькая, — думает Нина, — не говорит, скрывает. Ладно».
— Почему это она должна про всё знать-то? — опять прицепился Денис.
Валя отвечает:
— Книги писать много ума надо. И потом, она пожилая, седая уже.
Тут писательница подошла к столу. Она оглядывает все лица. Нина замечает, что писательнице приятно на них смотреть — на скуластенького Дениса, на веснушчатого Колю Ежова, на чёрненькую Катю Звездочётову, на беленькую Женю Соловьёву. На Киру Сухиничеву и Валерку Сиволобова. И вообще — на всех.
Вот сейчас писательница заметит, какая у Нины кофточка и скажет:
«Какая у Нины Грохотовой кофточка. Чудесная!»
Но она вдруг говорит:
— У вас, я вижу, новенькая. Как тебя зовут?
— Это Шушунова, — успевает выскочить Денис. — Валя её звать. Она к нам из своего Свердловска прикатила.
— Примчалась, — сказала Катя Звездочётова.
— Приплелась.
— Пришлёпала-притопала.
Так они пытались резвиться, думали рассмешить писательницу, показать своё остроумие. Но она сказала сухо:
— Не люблю, когда обижают людей. Тем более новеньких.
— Кто её обижает? — прикинулась удивлённой Катя Звездочётова. — Кому она вообще нужна?
Нина думает, что писательница отчитает Катю, но она не отчитывает. Ещё Нина думает, что Валя Шушунова сейчас заревёт, потому что больше всего хочется зареветь, когда тебя кто-то жалеет. Но писательница не стала жалеть Валю, хотя Валя сидит опустив голову. Писательница сразу заговорила о другом:
— Я хочу вам рассказать одну историю. Состояние у вас сегодня спокойное? Шуметь не хочется?
— Нет!
— Расскажите!
Крикнули очень громко. И это, очевидно, было разрядкой. Потом сидели молча, даже Денис не крутился, даже Катя Звездочётова не перешёптывалась с Симой. Все слушали. Писательница рассказывала:
— Однажды я была в гостях, несколько человек сидели за столом, все оживлённо разговаривали. Рядом со мной оказалась женщина, с которой я раньше не была знакома, её звали Валентина Григорьевна. Я обратила внимание на её руки, вернее, на ту, где было кольцо с большим чёрным камнем. Я спросила:
«Это агат?»
В камнях я не очень-то разбираюсь, но знаю, что агат чёрный.
Она ответила:
«Нет, это не драгоценный камень, это сплав. Мне подарили кольцо химики, они сами создали этот
