мерзкой, изнуряющей тяжести, которая змеей вползла в мою душу.
Волна шла от Элизабет, в этом не было сомнений. Начиналось все очень медленно, сперва были угрызения совести, потом отчаяние и жуткая, звериная тоска. Чувство росло и крепло, постепенно трансформируясь в отвратительную массу жестокого голода и продолжая набирать силу. Мне даже не нужно было концентрироваться. Такие сильные эмоции и без того захлестывают. Я чувствовал безрассудное желание, яростную, животную потребность. Все это будоражило и пугало.
А потом перед глазами возникло жуткое видение. Оно было таким отчетливым и страшным, что я даже съежился на сиденье и вцепился в руль так сильно, что побелели пальцы.
Элизабет дрожащими когтистыми пальцами потянулась к животу Энн. Она разорвала мягкую плоть и вырвала из чрева Энн нашего еще не рожденного ребенка. Потом она, дико вскрикивая, разорвала окровавленными пальцами свой собственный живот и засунула маленькое тельце внутрь своего тела.
Как я был рад, что мы доехали! Энн хотела остаться с Элизабет, но та отказалась, заявив, что хочет побыть одна. Это меня порадовало. Мы еще не успели спуститься с крыльца, когда услышали, что она закрыла дверь на замок.
– Том, она может что-нибудь с собой сделать? – спросила Энн.
Похоже, она считала, что я могу предвидеть любые события. Ее детская вера почему-то не тешила мое самолюбие. Я хотел было сказать, что в жизни случается всякое, но не рискнул. Пожалуй, у меня не было такого права. У меня не было никаких мыслей относительно будущего Элизабет.
– Не знаю, Энн, – ответил я, – честное слово, я не волшебник.
– Извини. – Энн взяла меня под руку. – Мне кажется, я все-таки должна была с ней остаться.
– Не волнуйся, милая, думаю, с ней все будет в порядке.
Когда мы подошли к дому, Энн сразу же отправилась к Элси, проверить, все ли в порядке с Ричардом, а я поднялся на крыльцо. Письмо лежало в почтовом ящике.
Я достал его, отнес в гостиную и прочитал.
Когда пришла Энн, я сидел на диване и блаженно улыбался. Все-таки мне стало немного легче. Не говоря ни слова, я протянул ей письмо. Быстро пробежав его глазами, она от удивления открыла рот.
– Твой дедушка...
– Прадедушка, – уточнил я, – Кастор Джеймс Уоллис Йоркширский. Он жил в Англии и был великим медиумом.
– Что ж, – проговорила Энн после долгого молчания, – видимо, в этом все дело.
– Ты согласна смириться, – я требовательно заглянул ей в глаза, – и жить с этим?
Энн беспомощно вздохнула:
– Ты же мой муж.
Я обнял ее и прижал к себе так сильно, что она застонала.
– Потише, – шепнула она, – Сэму не нравится, когда его так сдавливают.
– Не Сэму, а Сандре, – поправил я.
Я потерся щекой о ее мягкие пушистые волосы, вдохнул их тонкий аромат. Я не забыл, что обещал рассказывать ей все. Но я вовсе не собирался говорить ей о том, что происходило в уме и в душе Элизабет. Я знал, что должен сдержать обещание, но проявляя при этом осмотрительность. Вокруг так много лжи!
– Ну, – спросила Энн, сложив письмо и положив его в карман, – и что теперь?
– Элен Дрисколл, – ответил я. – С этим надо разобраться.
Энн была со мной согласна.
Глава 19
Дверь открыла миссис Сентас. Было начало восьмого.
– Что вам угодно? – Как всегда, она говорила исключительно высокомерно.
– Могу я поговорить с вами и с вашим мужем, миссис Сентас?
– О чем? – удивилась она.
– М-м-м... дело очень деликатное, позвольте, пожалуйста, мне войти.
Некоторое время она брезгливо рассматривала меня, словно решая, человек я или, быть может, насекомое. Потом с выражением величайшего неудовольствия поинтересовалась:
– Вы уверены, что это совершенно необходимо? Мы с мужем как раз собираемся уходить.
– Это касается вашей сестры, – сообщил я.
Даже если бы я со всего размаху воткнул в нее иголку, она бы не смогла вздрогнуть сильнее.
– Так могу я войти? – повторил я.
Миссис Сентас наконец сделала шаг в сторону, и я протиснулся мимо нее в гостиную. За моей спиной захлопнулась дверь.
– Садитесь, пожалуйста, – сказала хозяйка дома.
Я сел на диван и с любопытством осмотрелся. Гостиная была точно такого же размера, как у нас. Но на этом сходство заканчивалось. У нас стояла недорогая американская мебель. А гостиная Сентасов была