Мистер Моффат посмотрел вниз, где священник начал читать слова следующего гимна.
— Надо остановить службу,— прошептал он дрожащим голосом.
— Мы не можем,— ответил Уэндалл.
— Но что-то вот-вот произойдет, я чувствую,— сказал старик.
— Что может произойти? — фыркнул Уэндалл.— В худшем случае прозвучит несколько фальшивых нот.
Старик сидел напрягшись и глядел на клавиши. Сцепленные руки лежали на коленях. Затем, когда священник начал читать заново, мистер Моффат заиграл вступительную фразу гимна. Прихожане встали и, после тишины длиной в мгновение, принялись петь.
На этот раз произошедшего не заметил никто, кроме мистера Моффата.
Звук органа обладает тем, что называется инертностью, объективной характеристикой. Органист не в силах изменить качество звука, это просто невозможно.
Однако мистер Моффат явственно услышал в музыке собственное беспокойство. По спине прошел холодок дурного предчувствия. Он служил органистом тридцать лет. Он знал этот орган лучше всех. Его пальцы помнили каждую клавишу, а уши знали каждый звук.
Но в это утро он играл на неведомом ему механизме.
Механизме, электродвигатель которого не отключился, когда закончился гимн.
— Выключи еще раз,— сказал Уэндалл.
— Я выключил,— испуганным шепотом ответил старик.
— Попробуй еще.
Моффат нажал на выключатель. Двигатель работал. Он нажал снова. Двигатель продолжал работать. Он стиснул зубы и в седьмой раз нажал на выключатель.
Мотор замер.
— Мне все это не нравится,— слабым голосом проговорил Моффат.
— Слушай, я уже видел такое раньше,— сказал Уэндалл.— Когда ты нажимаешь на выключатель, между медными контактами оказывается фарфоровый язычок. Это перекрывает электрический поток. Так вот, ты столько раз нажимал на выключатель, что на фарфоре образовался налет меди, и электричество проходит через него. Даже когда выключатель нажат. Я уже видел подобное раньше.
Старик отрицательно покачал головой.
— Он все понимает,— сказал он.
— Это безумие,— заявил Уэндалл.
— Неужели?
Они находились в комнатке с электродвигателем. Внизу священник продолжал службу.
— Совершенно точно. Это же орган, а не человек.
— Я уже не так в этом уверен,— сказал Моффат без всякого выражения.
— Послушай, хочешь знать, в чем может быть причина?
— Он знает, что от него хотят избавиться,— повторил старик.— Вот в чем причина.
— О, ну хватит уже.— Уэндалл нетерпеливо переминался на месте.— Я скажу тебе, в чем причина. Это старая церковь, и орган расшатывает ее стены уже восемьдесят лет. Восемьдесят лет вибрации, и стены начали коробиться, полы начали проседать. А по мере того как пол проседает, двигатель перекашивается, провода растягиваются, образуется электрическая дуга.
— Дуга?
— Ну конечно. Электричество идет по дуге.
— Не понимаю.
— Лишнее электричество попадает на двигатель,— пояснил Уэндалл.— В таких моторах образуется электромагнитное поле. Чем больше электричества, тем больше перегрузка. Наверное, ее достаточно, чтобы вызвать все эти явления.
— Но даже если и так,— сказал Моффат,— почему он мне сопротивляется?
— Перестань так говорить,— возмутился Уэндалл.
— Но я же знаю, я чувствую.
— Надо отремонтировать электропривод, и все дела,— сказал Уэндалл.— Идем, пошли отсюда. Здесь жарко.
Снова сев на скамью, мистер Моффат неподвижно замер, пристально глядя на террасы клавиш.
Правда ли то, размышлял он, о чем говорил сейчас Уэндалл — что причина частично в неисправном моторе, частично в нем самом? Нельзя делать поспешных выводов, даже если так. Хотя, конечно, в объяснении Уэндалла присутствует здравый смысл.
Мистер Моффат ощущал покалывание в голове. Он чуть вздрогнул и поморщился.
Однако если присмотреться к тому, что происходит: клавиши опускаются сами собой, рычаги выскакивают, громкость не регулируется, звук окрашен эмоциями, хотя должен быть начисто их лишен. Расстройство ли это механизма или расстройство в нем самом, подобное кажется невероятным.
Покалывающая боль не проходила. Она разгоралась, как костер. Что-то неуемно дрожало в горле старика. Пальцы рук, лежавших на скамье, подрагивали.
Однако все может оказаться не так просто, думал он. Кто сможет с уверенностью заявить, что орган всего лишь неодушевленный механизм? Даже если все то, о чем говорил Уэндалл, правда, разве не может быть так, что орган какимто образом воспринимает эти факторы? Просевшие полы, натянувшиеся провода, электрическая дуга, перегрузка — разве он не может этого чувствовать?
Моффат вздохнул и распрямился. На миг задержал дыхание.
Неф расплывался перед глазами. Дрожал, словно желатиновая масса. Прихожане исчезали, сливаясь в одно пятно. Склеиваясь в один комок. Кашель, который он слышал, гулко разносился в нескольких милях от него. Он пытался двинуться, но не мог. Парализованный, он сидел на месте.
И тут на него нахлынуло что-то.
Это было, скорее, чистое ощущение, почти невыразимое словами. Оно пульсировало в голове электрическим потоком. Испуг, страх, гнев.
Моффат содрогнулся на своей скамье. Его хватало только на то, чтобы с ужасом подумать: «Он знает!» Все остальное стушевалось перед превосходящей силой, которая все разрасталась, наполняя его сознание мраком. Церковь исчезла, паства исчезла, священник и Уэндалл исчезли. Старик повис над бездной, а страх и гнев, словно пара черных крыльев, властно тянули его вверх.
— Эй, что с тобой?
Встревоженный шепот Уэндалла вернул его к реальности. Моффат заморгал.
— А что такое? — спросил он.
— Ты включал орган.
— Включал?..
— И улыбался,— сказал Уэндалл.
Какой-то звук задрожал в горле Моффата. Внезапно он услышал голос священника, читающего слова последнего гимна.
— Нет,— пробормотал Моффат.
— Да в чем дело? — спросил Уэндалл.
— Я не могу его включить.
— То есть?
— Не могу.
— Почему?
— Не знаю. Я просто...
У старика перехватило дыхание, когда священник внизу перестал говорить и в ожидании поднял глаза. Нет, думал мистер Моффат. Нет, нельзя. Дурное предчувствие схватило его ледяной рукой. Он ощущал, как в горле рождается крик, пока его рука сама тянулась к выключателю.
Двигатель заработал.
Моффат заиграл. Точнее, заиграл орган, словно заставляя своей волей двигаться его пальцы. Панический страх клубился в голове старика. Он ощущал все нарастающее желание отключить орган и убежать.
