которых стояли деловые папки в кожаных переплетах. В них хранились мои интервью и вырезки из газет, а также все печатные материалы о Максе. На остальных полках покоились книги по истории и/или методологии фокуса.
На третьей стене висели афиши самых известных наших выступлений.
Массивный, облицованный камнем камин располагался по четвертой стене. На полке над ним красовалась коллекция антиков, сувениров и произведений искусства, которые Ленора и я — а позже и Макс — собирали на протяжении долгих лет. Там же покоился серебряный канделябр с тремя черными свечами, а рядом — серебряная спичечница.
Не раздражайся, читатель, все эти детали не случайны, и каждая из них найдет свое место в повествовании.
На чем же я остановился?
Ах да, камин! Над каминной полкой располагалось несколько интересных объектов.
Прежде всего, это два больших, написанных маслом портрета. На одном из них была изображена моя обожаемая Ленора (благослови, Господь, моего сына за то, что он его здесь повесил), на другом — столь же красивая (возможно, выражение «потрясающе красивая» более точно) молодая женщина. Это Аделаида — первая супруга Макса, умершая в 1963 году.
Помимо портретов над полкой размещались: набор французских дуэльных пистолетов образца 1879 года, копье девятнадцатого века, бывшее на вооружении испанской армии, а также африканские дротики, трубка для выдувания отравленных стрел. Все эти предметы сыграли свои роли в тех трагических и преступных событиях, которые вскоре последовали.
Вблизи камина находился мой (а нынче — Макса) письменный стол (восемнадцатое столетие, Франция) — безупречно сверкающая поверхность семь футов на четыре, заставленная редкостями: сувенирами и безделушками из моей (нашей) коллекции. Телефон и стеклянный графин в серебряном окладе дополняли это собрание. Позади стола находилось обитое черной кожей вращающееся кресло.
Следует также упомянуть элегантный, тикового дерева, отделанный бронзой бар; стаканы и серебряное ведерко для льда на его стойке; два легких стула, обитые красной кожей, и приставные столики, а также необычно большой (два фута в диаметре) старинный глобус.
И наконец, квинтет объектов, жизненно важных для моего рассказа.
Первый — вертикальный рекламный щит с фотографией Макса в цилиндре и фраке и подписью «Великий Делакорте. Наедине с Тайной».
Второй — богато украшенный египетский саркофаг, тоже расположенный вертикально, с откинутой в сторону крышкой.
Третий — набор рыцарских доспехов (Германия, шестнадцатый век) с опущенным забралом.
Четвертый — гильотина, приводимая в действие рычагом (миниатюрная копия той, что действовала в годы Французской революции), с поднятым лезвием, будто готовым обезглавить приговоренного к смерти маркиза.
Пятый — установленный на помосте гильотины сундук, напоминающий гроб в треть натуральной величины, из махагонового дерева, с небольшим окошком, через которое были видны голова и плечи казненного.
Внутри этого гроба находился некто, напоминающий моего сына Максимилиана Делакорте. Довольно красивое лицо (он унаследовал мою внешность), вандейковская бородка (нарочитость, которой я всегда избегал), закрытые глаза, надменное выражение бледного лица. Ни дать ни взять — тело испанского гранда, выставленное для торжественного прощания.
Что из этого надо запомнить?
Дорогой читатель, надо запомнить все, поскольку все это детали одной головоломки.
Как мне следует назвать случившееся? Игра страстей? Где-то это так. Рассказ о сверхъестественном? Несомненно. Готическая история? Уже близко. Гротесковая мелодрама? Определенно. Комедия черного юмора? С вашей точки зрения — возможно. Может быть, сочетание всех этих жанров.
Достаточно сказать, что события, имевшие место в доме моего сына в послеполуденные часы семнадцатого июля 1980 года, носили совершенно уникальный характер.
А теперь — к истории. Это история жадности и жестокости, страха и алчности, садизма и преступления. Любимый Америкой жанр.
ГЛАВА 2
Циферблат небольших часов, стоявших на столе Макса, оказывался в поле моего зрения, только если мне удавалось изо всех сил скосить глаза. Итак, одиннадцать пятьдесят семь утра. То утро было ветреным и хмурым. Звуки, доносившиеся снаружи — завывания ветра, шум листвы, отдаленные раскаты грома, — были предвестниками нарождающейся летней бури. Кто знает, не сама ли природа позаботилась о соответствующем оформлении сцены для того грозового дня?
Кресло, в котором покоилось мое тело, стояло на обычном месте, выбранном когда-то моим сыном. С этого места я мог (как уже было отмечено) наблюдать за всем происходящим в Палате Волхвований. Меня только что накормили завтраком, переодели и усадили в то положение, которое и позволило мне стать свидетелем грядущих событий.
Они начались с полудня. А если и не точно с полудня, то и черт с ним, я намерен заявить, что как раз настал полдень.
Итак, завязка интриги последовала ровно в полдень. До моего слуха донесся возглас:
— Кассандра!
Голос этот принадлежал Брайану (фамилия его — Крейн), и донесся он из вестибюля. Мои глаза обратились в ту сторону (усилие на грани моих возможностей, должен прибавить).
Несколько мгновений тишина ничем не нарушалась, затем Брайан, повысив голос, позвал сестру снова:
— Кассандра!
Наверху отворилась дверь (следует отметить, что мой слух также не пострадал), и Кассандра, в привычном для нее высокомерном тоне, отозвалась:
— Что тебе?
— Спустись, пожалуйста, к Максу. Хочу тебе кое-что показать.
— Брайан, я очень занята! — ответила сестра.
Но он не сдавался.
— Одну минуту ты можешь найти? Приходи!
— Брайан! — раздался ее протестующий возглас.
— Уверяю, что тебе это понравится! — громко продолжал настаивать он.
Кассандра неохотно подчинилась.
— Ох, ладно уж.
Я услышал постукивание женских каблучков по деревянному полу вестибюля и увидел, как в Палату Волхвований вошла Кассандра — высокая, светловолосая, обольстительная. На ней были розовая с длинными рукавами блуза, легкой ткани коричневая юбка и коричневой кожи туфли на высоких каблуках.
Я бы недоуменно наморщил лоб, если б мои лицевые мускулы позволяли такие действия. Как могла Кассандра оказаться здесь, если она была в верхних комнатах, а Брайан внизу?
Я попытался получше разглядеть, как она, пересекая пространство кабинета, подходит к бару, наклоняется и распахивает дверцу небольшого встроенного морозильника. Затем послышалось позвякивание кубиков льда, которые она перекладывала в серебряное ведерце.
Тут я снова — и очень сильно — нахмурил бы лоб, поскольку по ступенькам лестницы, а затем снова по деревянным доскам пола в вестибюле отчетливо простучали каблучки женских туфелек… и Кассандра
