Подкинув шар несколько раз левой рукой, он перебросил его в правую.
— Макс, ты прекрасно знаешь, что она на твоей стороне, — сказал Гарри.
Макс не отозвался и продолжал перебрасывать шар из одной руки в другую.
Неожиданно шар исчез, спрятанный в правом рукаве. Элементарнейший трюк, известный под названием «Бросая — прячу».
— Макс, она искренне желает тебе только хорошего, — твердил Гарри.
Его лицо приняло непроницаемое выражение, когда он заметил, что вместо ответа собеседник продолжает работать с шаром. Теперь Макс выполнил «Появление из ничего», и снова шар то исчезал, то появлялся в его ладонях. С видимым усилием, даже лицевые мускулы чуть напряглись, выполнил «Курбеты», то есть, действуя большим и указательным пальцами, извлек второй шар из того, что, маскируясь под бильярдный шар, было лишь пустой оболочкой.
При попытке исполнить «Побег» (шар, спрятанный в правой руке, неожиданно возникает в левой) для подготовки следующего «Бросая — прячу» Макс потерпел фиаско, шар тяжело упал ему на колени. Рассерженный, он снова подхватил его.
— Макс, займись делом. — Гарри тщетно пытался выказать безграничное терпение. В его голосе прозвучало раздражение.
Макс не ответил, наоборот, более сосредоточенно принялся продолжать свои экзерсисы. Один бильярдный шар превратился в два, потом их стало три. Он чуть приподнял правую руку, затем опустил ее, шарики один за другим скользнули в оболочку, которую он продолжал удерживать между большим и средним пальцами.
«Вот так, сынок, ты не мог не справиться с этим», — подумал я.
И тут шар снова выпал из его ладони, скатился по коленям, упал на пол и покатился прочь. Макс откинулся в кресле и закрыл глаза.
— Не идет, — едва слышно пробормотал он.
Это был бессильный упрек своим спотыкающимся пальцам. Я чувствовал его отчаяние, а сказать так может лишь один иллюзионист о другом.
— Оставь эту ерунду, приятель, — небрежно бросил Гарри и тем ясно показал, насколько он далек от понимания ситуации. — Нужно обсудить дела с Лас-Вегасом. — В его голосе звучало раздражение, которое он не считал нужным скрывать.
Макс открыл глаза и кивнул.
— Да, обсуждаем Лас-Вегас.
Встав со стула, Гарри поднял упавший шар с пола и положил его на стол. Затем, вновь усевшись, раскрыл свой портфель, выудил оттуда два экземпляра контракта и протянул один из них Максу. Тот, надев очки, принялся читать.
Бросив осторожный взгляд на его очки, Гарри спросил:
— Не толстоваты ли у тебя стекла, а?
— Еще пара миллиметров — и пора будет обзаводиться собакой-поводырем, — невозмутимо ответил Макс.
Гарри даже не сделал попытки скрыть недовольную гримасу.
— Может, перейдешь на контактные линзы или на что-нибудь в этом роде?
— Еще не думал об этом.
— Самое время подумать, — посоветовал Гарри. — У меня есть клиент, у которого стало падать зрение. Катаракта. Решился на имплантацию и стал видеть так отлично, как не видел и в детстве. — Еще одна гримаса недовольства. — И давно это у тебя?
— Не со вчерашнего дня.
Гарри присвистнул.
— Это нехорошо, Макс. У доктора был?
Он прекрасно знал, какой получит ответ. Но, как я понимал, его больше интересовала Максова версия ситуации.
— Зачем? — прозвучал ответ. — Я знаю, каков будет диагноз: «Вы слепнете, мистер Делакорте». Нужно мне это слышать?
— Ты слепнешь, Макс? — Гарри смотрел на него почти с ужасом. Но он не испытывал и половины тех ощущений, которые обуревали меня. — Когда это случилось?
— Ну, не совсем уж слепну, — невозмутимо отвечал мой сын. — Но дело идет к тому.
Гарри шумно сглотнул. Сейчас он смотрел на своего клиента, но не на друга. При таком неожиданном повороте беседы он определенно начал сомневаться в целесообразности своего визита и предстоящего разговора.
Затем он глубоко и с усилием потянул носом. «Что ж, ладно, — подумал Гарри. (Вернее, я подумал, что он так подумал.) — Может, это и к лучшему, что разговор окажется бесполезным. Пусть случается что угодно, когда я буду где-нибудь в другом месте». (Думаю, что я правильно понял его. Плоское, одномерное мышление, укороченная связь с лицевыми мышцами, которые мимикой выдают ход мысли.)
— Ладно, — наконец произнес он. — Давай о деле.
Макс сделал ладонь ковшиком и приложил ее к левому уху.
— А? Извини, не расслышал.
Гарри посмотрел на него с самым страдальческим видом. (Во всяком случае, это выражение очень смахивало на страдание.)
— Со слухом тоже проблемы?
Макс не ответил.
— Ты хоть пытался поправить дело? Есть ведь слуховые аппараты.
Макс покачал головой.
— Но ты намерен этим заняться?
— Я многим намерен заняться. Например, самоубийством, — ответил Макс.
«О нет, сынок, нет!» — мысленно вскричал я. Наверное, я бы разрыдался, если бы мог обрести слезы.
Гарри обмозговывал слова Макса.
— Слушай, Макс, — решительно заявил он. — Я и слышать не хочу, как ты говоришь о таких вещах.
(Он слышать не хочет, видите ли.)
Макс ничего не отвечал, продолжая просматривать контракт.
Гарри отхлебнул колы, шумно глотнул, помолчал, затем продолжал:
— Давай лучше поговорим о выступлении.
Не пренебрегать делом ни при каких обстоятельствах — в этом весь Гарри.
Макс метнул на него предупреждающий взгляд.
— Но, Макс, мы должны это обсудить. Ты играешь в прятки сам с собой, убегая от этого вопроса.
Макс попытался было что-то сказать, но Гарри, чувствуя, что занимает сильную позицию, оборвал его:
— Слушай меня. Ты представляешь великую традицию. — (Что ему известно о великой традиции? Для меня его слова показались ударом грома.) — Ты всегда ее представлял. Никто у тебя этого не отнимет. Ты сделал ремесло иллюзиониста настоящим искусством.
— Это сделал мой отец, — поправил его Макс. — Я всего лишь следовал по его стопам.
«Благослови тебя Господь за твои слова, мой мальчик», — подумал я.
— Пусть так, — безразлично отмахнулся Гарри. — Это не столь существенно. Существенно то, что ты отворачиваешься от жизненных реалий. На дворе не тридцатые годы. Даже не сороковые и не пятидесятые — шестидесятые. То, что было хорошо для твоего отца и для тебя, теперь никого не интересует. Между прочим, его присутствие при нашем разговоре обязательно?
— Да, — твердо сказал Макс. — Это его любимая комната. Тебя беспокоит, что он может слышать наш разговор?
