— Вот почему мы отдаем предпочтение Саутгемптону, — сказал Хэллам.
— Очень удобно, — сказал я. — Может, он с собой и грелку захватит?
— Об этом необходимо думать заранее, — сказал Хэллам своим назидательным голосом. — Какой толк смотреть свысока на бытовые приготовления?! Вы будете выглядеть весьма глупо, если на борту парома, плывущего через Ла-Манш, вам вручат извещение о «запрете въезда в страну».
— Не более глупо, чем если бы я держался за руки с...
— Хватит, хватит, — решительно перебил Хэллам и повесил трубку.
Окончание своей фразы я произносил уже в молчащий телефон, и тут вошла Джин. Она спросила: «Хэллам?» и поставила на стол две чашки кофе.
— Совершенно верно, — сказал я.
— Ты не должен поддаваться на его уловки, — сказала она.
— Он мне действует на нервы.
— А ты думаешь, он не понимает этого? — спросила Джин. — Он такой же, как и ты, — обожает действовать людям на нервы.
— Да что ты говоришь?!
— Это же просто, как дважды два, — сказала Джин.
— Вот как? Придется пересмотреть отношение к этому старому скучному ублюдку. — Я протянул ей сообщение Като 16, а сам принялся за горячую воду, чуть разбавленную растворимым кофе. Джин прочитала сообщение внимательно.
— Интересно, — сказала она.
— Что именно?
— Не знаю. Интересно то, что ты запросил его. Для меня оно бессмысленно.
— Не хотел бы разрушать твою веру в меня, но для меня тоже.
— А что ты ожидал? — спросила Джин.
— Трудно сказать. Видимо, я надеялся, что это сообщение в точности совпадет с описанием Брума, которое я получил от Гелена, или что каким-то образом оно будет связано с Валканом.
— А может, оно и связано, — сказала Джин. — Если ты в него вчитаешься. Обрати внимание на этот отрывок о Восточном фронте. Возможно, они с Валканом служили в одном концлагере, как сам Валкан об этом говорит.
— Возможно, возможно, — согласился я неохотно. — Просто я надеялся на какие-то большие драматические события.
— Но ты же сам всегда учишь меня не рассчитывать на большие драматические события, — сказала Джин.
— Я не жду, что ты будешь следовать моему примеру. От тебя требуется только послушание.
Джин скорчила гримасу и снова прочитала сообщение.
— Если хочешь, я просмотрю все наши материалы на него и поищу упоминаний о Валкане. — Я колебался. — Дел сейчас особых нет, — продолжала Джин. — Прическу я делаю всего два раза в неделю.
— Если досье Мора подействует на тебя столь же благотворно, как парикмахерская, валяй, — сказал я. — С удовольствием подпишу пропуск в информационный фонд.
— Ты посмотри, как вырос твой цветок, — сказала Джин. — Вот здесь новый листок появился.
Я пригласил Джин пообедать в «Тратториа Террацца», где мы когда-то обедали в день нашего знакомства. Мы сидели в роскошном нижнем зале и пили «кампари» с содовой; я, рискуя растолстеть, заказал большую порцию «лазаньи», за которой последовала котлета по-киевски. Хозяин траттории Франко принес нам граппу с кофе, и мы сидели и беседовали о Большом Билли и Вешателе Харри, о том, что именно косой продавец из рыбного магазина кричал дорожному инспектору. Я откинулся на стуле и рассматривал пустые бутылки и полные пепельницы, рассуждая о том, как бы я работал санитарным инспектором.
— Вам бы не понравилось, — сказал Франко.
— Как знать? — сказала Джин. — От него многого можно ожидать.
Я в это время молча боролся с икотой. Особого смысла возвращаться на службу в половине пятого не было, поэтому я пригласил Джин в кино на фильм, который в воскресных выпусках газет назвали поэтическим произведением. Фильм мог вызвать разве что судороги.
Джин вела себя очень заботливо. В бакалейном магазине в Сохо она купила разной провизии, и после кино мы поехали к ней на Глостер-роуд, где она и принялась готовить.
Квартира Джин продувалась всеми ветрами. Мы сели в кухне с включенной духовкой, которую оставили открытой, разбивали яйца и варили артишоки, а Джин в это время читала вслух инструкции из кулинарной статьи в «Обсервере». Только я начал понемногу согреваться, как зазвонил телефон. Джин ответила на звонок, но оказалось, что звонят мне.
Я пытаюсь дозвониться до вас с четырех часов, — раздраженно заявила телефонистка с Шарлотт- стрит.
— Я в туалет ходил, — объяснил я.
— Это из Бордо, из отделения ДСТ[32]. Видимо, шифратора у вас там нет.
— Нет, — сказал я. — Это квартирный телефон мисс Тоннессон.
— Тогда после соединения с Бордо я буду шифровать здесь, а вам уже текст пойдет открыто.
— Хорошо, — сказал я, видимо, без должной признательности.
— Это вопреки правилам, сэр. Вы должны добраться до ближайшего телефона с шифратором: такова инструкция. И только потому, что я договорилась с руководителем службы связи в Фримантле и он сам взялся установить связь, только поэтому я и могу рискнуть.
— Это, конечно, исключительно мило с вашей стороны. Я постараюсь быть очень сдержанным в разговоре.
— А сарказм здесь ни к чему, сэр. Я просто делаю свою работу.
Я промолчал, в трубке зашуршало — это Шарлотт-стрит подключалась к правительственной телефонной линии, проложенной под каналом. Раздался незашифрованный шум, и, наконец, Шарлотт-стрит подключила шифратор, затем зазвучал голос Гренада:
— ...счастлив сделать это. Однако вам придется положиться на память Альберта. Вы хорошо меня слышите?
— Хорошо, — сказал я. — Продолжайте.
— Если он снова появится во Франции, мы его арестуем, — сказал Гренад.
— Еще чего, — сказал я. — По какому же обвинению?
— Я вам скажу, — пообещал Гренад. — До нашего разговора ваш друг был для нас всего лишь глубоко запрятанным в наших архивах именем. Кем-то, кто представлял для нас интерес. Но если он снова приедет сюда, мы предъявим ему обвинение в терроризме и убийстве, и, смею заверить, покопавшись, отыщем несколько военных преступлений.
— А нельзя ли немножко поконкретнее? — попросил я.
— Я посылаю вам наше обычное письменное уведомление, — сказал Гренад.
— Но кого он убил? — спросил я. — И когда?
— В конце 1942 года он убил члена вишистского правительства.
— Зачем? — спросил я.
— Потому что он был членом ФТП[33], — сказал Гренад. — Это было политическое убийство.
— Продолжайте, — сказал я.
— В феврале 1943 года его арестовала в Кольмаре вишистская полиция. У нас здесь есть список судебных дел времен войны, я пошлю вам его фотокопию. Он заявил, что является немецким гражданином, и его отослали в Германию. У нас здесь, конечно, нет немецких судебных дел. У Альберта чертовски хорошая память, и он говорит, что тот отделался тюремным сроком.
— Альберт часто работает у нас внизу, в архивах, у него прекрасная память на документы. Вы, надеюсь,
