стало слышно и где-то далеко перекликающихся летучих мышей.
На несколько минут наступила тишина, которую не решались нарушать даже летучие мыши. Это могло значить что угодно, но скорее всего то, что в окрестностях появился некто, при ком предпочтительно не нарушать тишины. Потом, как всегда, перепончатокрылые поняли, что воздух — это, прежде всего, их стихия, и там они находятся в полной безопасности, а потому снова завели свои писклявые диалоги, больше не обращая ни на кого внимания.
Крысолов оглянулся. С тревогой в глазах вгляделся в горизонт — не показываются ли там слабые мерцающие огоньки основных машин экспедиции? Но там ничего не было. Темнота плавно опускалась на дорогу, скрадывая очертания печалящихся о судьбах своих хозяев домов, разглаживая острые очертания угловатой крыши маленького придорожного кафе без единой машины на парковке, размягчая очертания белых столбиков, стеной стражников выстроенных у дороги, а главное, растворяя, как кислота, само дорожное полотно, превращая путь обратно в черный, непроглядный в месте, где к нему еще прикасалось пунцово-серое небо, падающий пепел.
Поскрипывая ржавым креплением, светофор медленно и безвольно раскачивался на ветру со стороны в сторону, словно старый, протянутый между столбами уличный фонарь. Сначала этот безобидный, тихий скрип был уместен, но уже спустя совсем малое время, казалось, что он начинает выедать сталкерам мозги.
— Никто не хочет выпить? — рискнул Лек, оглянувшись на лидера.
— У тебя с собой бутылка Бифитера? — сострил Секач, хотя идею молодого стрелка счел довольно таки привлекательной.
— Что?.. Да нет, кафе вон, — указал тот рукой на небольшое одноэтажное здание из кирпича, одно из больших витринных окон которого было разбито вдребезги, а второе закрывали выцветшие добела агитплакаты, приклеенные изнутри.
Крысолов провел рукой по лицу, словно снимая с себя усталость, озадаченно побарабанил пальцами по рулевому колесу, покосился на зеркало заднего вида.
— Что ж, все равно нам их еще ждать. — Он взял свой автомат, громко передернул затвор. — Пошли, попробуем какое тут на вкус пойло местного разлива. Лек, захвати там сзади светильник.
— Есть, товарищ начальник экспедиции, — театрально изобразив на лице восторг, вскинул ладонь к виску Лек. — Благодарю за оказанное доверие.
При каких-нибудь других обстоятельствах, Крысолов, уже, разумеется, отвесил бы безусому салаге оплеуху — это если бы пребывал в добром расположении духа, уж не говоря во что бы обошлась Леку подобная фамильярность если бы Учитель встал не с той ноги. Но сейчас эта реплика даже немного его подбодрила — если парень еще не утратил чувство юмора, значит он в душе справился с последствиями яготинского инцидента. И это не могло не радовать Крысолова.
На пару секунд снайпер призадумался у открытого заднего борта «Разведчика» — что ему с собой брать: «старушенцию-43» или относительно новую полуавтоматику? Конечно, больше хотелось испытать новую винтовку, тем более патронов «старушечьего» калибра в ящике с патронами в «Разведчике» было всего пять или шесть. Но последние события, черными пауками взбегающие по его телу едва он притрагивался к оружию убийцы, омрачая всякое желание его брать в руки. К тому же по отношению к спасшей его в подземном тоннеле «старушке» это было бы нечестно. Но, с другой стороны, это ведь его трофей, первый трофей, как у тех сталкеров, что имеют по сто выходов наружу!
— Ладно, — не спуская глаз с G43 выдохнул Лек, когда Крысолов с Секачом отдалились от машины, — ты отдохни пока, в твоем возрасте тебе нужен покой, а я пока с тобой разберусь, — он схватил за ремень «Галиль», закинул на плечо, взял светильник и побежал вслед за растаявшими в полумраке крупными фигурами сталкеров.
Кафе «Встреча» с отвалившейся, валяющейся неподалеку ржавой буквой «с» встретило их запертыми, так называемыми, бронированными дверями, которые несмотря на то, что их «бронь» была обычной жестянкой, почему-то не хотели открываться даже после нескольких ударов ногой. Крысолов подошел к приоткрытому окну, включил примотанный к стволу фонарик, направил свет внутрь, и его лицо довольно растянулось.
— Боже, благослови Пирятин, — сказал он, словно обращаясь к скучающему за стойкой бармену, замершему в неизменной для бармена позе — либо протирая белой тряпочкой фужеры, либо положа одну руку на барную стойку, дабы по первому же требованию налить посетителю выбранный им «реактив».
Секач с Леком обменялись малопонимающими, но искрящимися в предвкушении праздника взглядами, и, следуя примеру Крысолова, полезли в окно. Парадокс, но внутри непритязательного, серого кафе их ждал удивительный, образцовый порядок. Небольшой прямоугольный зал благодаря белым, магически посверкивающим словно усеянным бисером обоям и серебристым шторам со светло-голубыми ламбрекенами и фалдами из основной и контрастной ткани, имел торжественный вид. Когда-то, возможно, такой яркий интерьер для кафе, в котором сигаретный дым за каких-то полгода все белое превращал в бежевое, казался излишне торжественным, но для сталкеров, привыкших к голым кирпичам и бетонным плитам сталкерских харчевен типа «Андеграунда» или даже более цивилизованного, обложенного изнутри кафелем бара «У полковника», это кафе казалось просто элитным рестораном.
Десятка два квадратных столиков, накрытых создающими романтическое настроение скатертями нежных пастельных тонов, украшенными белой вышивкой, были обставлены четырьмя или двумя деревянными стульями. Те были предусмотрительно отодвинутыми от стола, словно приглашая присесть и почувствовать себя человеком из прошлого. Столы украшали искусственные розы с только распускающимися бутонами, растущие в тонких, высоких вазах. Возле них поблескивали серебристые, полные потемневших бумажек салфетницы, поместившиеся на одной подставке для перечницы и солонки. Во всем — нетронутая гармония и первозданная чистота. Ни намека на человека и его былое присутствие. Все будто приготовлено для нового поколения теми, чья плоть уже стала землей.
Впереди, напротив двери, возвышалась на небольшом подиуме сложенная из камня широкая барная стойка, перед которой стояли пять-шесть похожих на барабаны круглых стульев, а на заднем, зеркальном фоне невысокие стеллажи были заполнены множеством разнообразных сосудов.
Мягко ступая по ковровой дорожке, Крысолов неспешно прошел между двумя рядами столиков и оказался у стойки. Осмотревшись по сторонам, он наклонился через нее, осветил фонариком пустые ящики, кассовый аппарат, аккуратно выставленные в ряд пивные кружки, стопки и стаканы на подносах, затем положил на мраморную поверхность свой автомат и, подняв планку, открывающую проход к таинствам стойки, оказался на месте бармена.
— Ну, чего желаете, господа? — накинув себе на предплечье серое от пыли полотенце, изобразил бармена Крысолов.
— Покрепче чего-нибудь, — потирая руки, буравил взглядом содержимое стеллажей Секач.
Кирилл Валериевич оглянулся назад, взял с зеркальной полки закупоренную бутылку коньяка, посмотрел на этикетку.
— Подойдет?
— А русской у вас часом нет? — осторожно поинтересовался Секач, усаживаясь на барабанообразный стул и так же выкладывая свой автомат на гладкую мраморную поверхность.
— А это какая? — удивленно посмотрел на бутылку Крысолов.
— Армянская, — словно бы удивляясь тому, что Кирилл этого не знает, ответил Секач.
— Тю ты, русская, армянская, перебирай мне еще тут.
Лек подкрутил светильник на среднюю мощность — не дай Бог, чтоб какой угол в зале остался темным, и повесил его на пустой держатель для фужеров над головой у Секача. Затем влез рядом с ним на кресло и положил руки на стойку.
— А я — что нальют, — сказал он, отметив, что большая часть бутылок на витрине либо пустые, либо в них находится желтое, непрозрачное желе, совсем не похожее на спирт.
— Вот это наш человек! — обрадовался Крысолов и подобрал под прилавком штопор. — А то русскую ему, видишь ли, подавай.
Прежде чем выбрасывать с характерным хлопком выдернутую из горлышка пропитанную коньячными парами пробку, Крысолов поднес ее к ноздрям, и, закрыв от наслаждения глаза, занюхнул. Но потом, заметив взгляды готовых его задушить друзей, поспешил достать три рюмки и тщательно протереть их
