полотенцем. Секач с Леком следили за движениями рук Крысолова, как следят первокурсники за инструктором, проводящим разборку оружия — внимательно, стараясь не упустить из виду ни одной, даже самой мелкой детали.
Кирилл Валериевич филигранными движениями рук, расчетливо, дабы ни одна капля даром не упала на пыльную плиту, наполнил рюмки коньяком.
— За ребят, которые в пути, — подняв свою стопку, громко выдохнул он, — за наших товарищей.
— За товарищей, — в один голос подхватили сталкеры.
И вместе опрокинули внутрь себя ореховобурую жидкость. Как один занюхали рукавом, молодой прослезился, переглянулись.
— Ну что? — перевел взгляд с одного на второго Крысолов.
— Хорошо, — кивнул Лек.
— Градусов, правда, убавилось, но ничего, — прищурившись, ответил Секач, а потом, причмокнув: — Хотя не распробовал еще.
Поняв намек, Крысолов не стал дожидаться пока во рту остынет, и сразу налил еще по одной.
— За нас, — сказал он, и первым осушил свою рюмку. Сталкеры незамедлительно последовали его примеру, и спустя минут десять коньяк в бутылке плескался на дне.
— Ну, блин, вот где они? — оглянувшись в откытое окно, сказал Секач. — Да за это время уже сто раз можно было с того Яготина приехать.
— Не беспокойся, Сергей, приедут. Мало ли там что, — подавляя и в себе тревогу, как можно спокойнее ответил Крысолов. — Да и Стахов осторожный очень, быстро ехать не будет.
— А сколько пути мы уже прошли? — спросил Лек. Веко его единственного глаза опускалось и поднималось медленнее обычного, а взгляд вроде бы и направлен был на Крысолова, но все же смотрел куда-то мимо него. — До Харькова еще долго?
Крысолов пошарил у себя за пазухой и вытянул из внутреннего костюма бережно сложенную вчетверо карту, развернул ее и разложил на столе.
— Треть, — сказал он и постучал пальцем по маленькому серому многоугольнику, над которым было написано «Пирятин». — Мы здесь, — затем провел пальцем по извилистой линии и остановился на другом многоугольнике — большом, желтом, к которому примыкали много таких же линий с разных направлений. — Харьков здесь. Еще три-четыре ночи ходу.
Рассеянным взглядом Лек оглядел красную линию дороги, имеющей контур серпа, и почему-то подумал, что этот путь им не пройти никогда. Потом отмахнулся от этой мысли, как от налетевшего на лицо бабьего лет, и продолжил посягать азы топографии.
Судя по карте, после Пирятина дорога резко уходила вниз, так как если бы Пирятин был той точкой на серпе, где рукоять переходила в лезвие. Следующим населенным пунктом по ходу наклонной были Лубны. На карте город выглядел побольше маленького Пирятина, вокруг него даже была пропущена окружная — трасса, которой мог похвастать далеко не каждый районный центр. Потом стремительный спуск красной линии автодороги пролег через маленький городок Хорол, затем выравнивался, поддевая собой желтое пятно под названием «Полтава», и степенно превращался в подъем, взмывая вверх и упираясь на самом пике в Харьков.
— И сколько до Лубнов? — поинтересовался Лек, застывшим взглядом всматриваясь в карту.
— До Лубнов? — вскинул бровь Крысолов. — Шестьдесят. От Лубнов до Хорола — сорок пять, до Полтавы тогда примерно сто тридцать пять останется. А уже от Полтавы самый длинный перелет — сто восемьдесят километров фактически без населенных пунктов, — заученными наизусть словами и цифрами ответил Крысолов. — Там и Харьков.
— Но ведь мы не проедем за ночь сто восемьдесят километров?
— Будет видно по загруженности магистрали, — втянув голову в шею, ответил Крысолов. — Если не будем успевать, отступим от основного маршрута. Не ссы, малой, не пропадешь, — заверил его Крысолов, еще не догадываясь, что одного члена экипажа с ними уже нет.
— Ладно. Я пойду это… — неопределенным движением руки Лек указал куда-то за барную стойку. –
— Давай, давай, привередник, — по-дружески хлопнул его по плечу Секач. — Хочешь культурно, значится — на унитаз?
— Да нет, просто на улицу высовываться как-то не особо…
— Только не задерживайся там, ладно? — наклонившись над стойкой, сказал ему вслед Крысолов и посмотрел на Секача. — Так, парню больше не наливать.
— А я что? — округлил глаза Секач. — Это ж ты наливаешь. Коньячок хороший, хоть и в градусах немного потерял. И чего ты стоишь, ждешь? Что, больше ничего налить нет?
Крысолов хохотнул и как-то украдкой потянул с зеркальной полки вторую бутылку армянского коньяка.
— Для хороших людей всегда найдется, — с хитрой улыбкой на лице ответил он, и снова ввинтил в пробку блестящую спираль штопора.
Лек вынул из кармана предусмотрительно прихваченный из «Разведчика» фонарик, включил, пошарил круглым пятном света по покрытым зеленоватыми плесневелыми пятнами белым стенам и поймал себя на нелепой мысли, что коридор кажется ему чересчур длинным и темным, как для небольшого кафе. Возможно, при дневном освещении он не казался бы ему таким длинным, но в густой темноте, неохотно расступающейся перед лучом фонаря, коридор выглядел как укрытский тоннель. Странным показалось Леку и то, что вдоль него не было ни одной двери — вообще ничего, пустые стены и всего пара искусственных растений в кашпо. И если бы в шагах десяти впереди, он не упирался бы в коридор, идущий перпендикулярно, можно было и вправду подумать, что он ведет в кроличью нору.
Освещая потемневшие, желтые коридорных обои, Лек беззвучно ступал по мягкому ковру, стараясь думать о чем-то приятном. О девушке, с которой он познакомился в прошлый четверг в клубе «Нуклид» — как ж то ее звали, черт?!! — или о своем последнем дне рождения, когда он с друзьями напились до свинячего визга, а дежурный патруль поймал их и упек в карцер… Но пройдя всего лишь полпути, Лек остановился и понял, что воспоминания не действуют — едва только свет от подвешенного на держатель для фужеров светильника перестал падать на стены и темнота сомкнулась у Лека за спиной, искать туалет ему совсем перехотелось. Даже выпитое спиртное просочилось сквозь него, как сквозь марлю, не оставив и тени от былой уверенности в себе. Говоря на чистоту, он даже подумывал о возврате обратно к стойке, ощутив как спина начинает медленно покрываться инеем, но тут же пристыдил себя, обвинив в малодушии и представив насмехающуюся физиономию Крысолова.
Протер закрывающую пустую глазницу резиновую заглушку, будто это могло ему чем-то помочь, и решительно преодолел остаток коридора в несколько больших, уверенных шагов. Осмотревшись, он нашел то, что искал — к стене была приколочена табличка с надписью «Туалет» и стрелочкой, указывающей направо.
Облегченно вздохнув, будто если бы там не было бы туалета, то ему пришлось бы умереть от разрыва мочевого пузыря, Лек ступил на перпендикулярный коридор и осторожно перевел влево свет фонаря. Заглянул в зал без дверей, где стояли большие металлические столы, секции с посудой и столовыми принадлежностями, а в конце было несколько больших проржавелых холодильников. Потом быстро переметнул луч фонаря вправо и осветил уходящий вдаль коридор с несколькими дверями по одну сторону, и одной по другую. Присмотрелся. Судя по табличкам на дверях с левой стороны, там располагались кладовая и подсобка. На той же, что была единственной справа, слегка приоткрытой, поблескивала золотистая табличка «Заведующий».
Ступая тихо, как кошка, Лек подошел к ней и, легонечко прикоснувшись к ней пальцами, толкнул. Старые петли поддавались неохотно, и ему пришлось удвоить силу. Он не понимал, откуда у него взялось это желание, посмотреть, что там — в кабинете заведующего — но едва дверь отворилась на четверть, как это желание быстро перетекло в другое — делать отсюда ко всем чертям ноги, и если уж воспитание не позволяет ему помочиться в углу, то сделать это в освободившуюся от коньяка бутылку. Но только не искать эти чертовы писсуары!
В небольшом, скромно обставленном кое-какой мебелью квадратном кабинете без окон, за столом в кресле сидел человек, одетый в черный деловой костюм с галстуком, из-под которого проглядывала
