Глава 13
— Лек? — вытянув шею, заглянул на кухню Крысолов.
Ровно выставленные ряды посуды, чистые мойки, нарезочные столы из нержавеющей стали, над которыми, запальчиво отражая назойливые блики фонаря, поблескивали на специальных подставках набор кухонных ножей разной величины, разливные ложки и прочие принадлежности, без которых прежний человек не представлял себе кухни.
Лека же там видно не было.
Между тем шорох, который привлек внимание Крысолова, тот, что доносился из темного пространства между большим двухдверным холодильником с наклеенным на одну створку плакатом, на котором была изображена земля и ядерная вспышка, и самым дальним пустым пристенным столом, не прекращался.
— Лек? — еще раз позвал Крысолов, всматриваясь в плотное сплетение теней между холодильником и дальним столом, к которому луч жидкого света его фонаря практически не доставал.
— Может, он пошел на выход? — шепотом озвучил догадку Секач.
— Это вряд ли, — качнул головой Кирилл Валериевич, не спуская глаз с места, откуда доносился слабый шорох, но так и не решаясь переступить порог кухни.
На несколько секунд в кафе застыла такая густая, непробивная тишина, что, казалось, можно было услышать, как звенит нить накаливания в фонариках. А потом ее разорвал резкий вскрик, донесшийся словно из погреба, и спешный топот пары ног.
Крысолов оглянулся на крик, перевел в ту сторону оружие и толкнул Секача в плечо, чтобы тот встал у стены, и сам слился с пожелтевшими обоями, направив свет в дальний конец коридора.
Стрелок взмыл по ступеням из нижнего этажа, куда указывала серебристая стрелка с надписью «Номера», запахавшийся, будто пробежал не меньше километра, побледневший лицом, с выпученным глазом и перекошенным ртом. Винтовка бесполезно болталась на его шее как дурацкий амулет.
— Номерок хотел снять? — не преминул случая подшутить, тихо сказал Секач, зная, что его голос все равно потеряется в топоте удирающего непонятно от кого Лека.
Пропустив удирающего от невидимого преследователя, испуганного молодого сталкера себе за спину, Крысолов не сразу опустил оружие, продолжая всматриваться в темноту впереди.
— Там еще есть, да? — спросил он и Лек сначала закивал, а потом, поняв, что его не видят, с трудом выдавил: «Да…»
— Нужно отсюда убираться, — сказал Крысолов, но, повернувшись всем корпусом на ведущий к залу коридор, внезапно встал как вкопанный. Будто его кто-то выключил.
— Кирилл Валериевич… — непонимающим взглядом замеряя остановившегося начальника, сказал Лек. — Они там… Нужно уходить.
Висящая аккурат над головой Крысолова люстра, мертвая вот уже как три десятилетия, вдруг заискрилась, замерцала, словно под плафоны забились стаи мотыльков, и испустила тусклое сиреневатое свечение. На полу сразу же образовался ровный круглый островок света.
Затем он погас. На некоторое время, может на секунду. Затем вспыхнул вновь и замерцал.
Трое сталкеров, следуя примеру чуткого к подобным аномальным явлениям Крысолова, таращились на мерцающие лампочки как на приземляющуюся летающую тарелку. Никто не решался даже пошевелиться, будто превратившись в музейные восковые чучела, освещаемые хаотическими вспышками стробоскопа. А тишина стала такой давкой, что казалось, будто если сейчас ее никто не нарушит, из ушей фонтаном брызнет кровь.
— С нами кто-то играет, — нервным шепотом сказал Секач.
— Ага, утопшие детки вернулись, — облизнул Лек пересохшие губы, сам ужаснувшись своих слов.
Свет снова замигал и погас, теперь уже на дольше. Приблизительно секунд пять-семь они пребывали в темноте — липкой, скользкой, отвратительной темноте, готовой вонзить свои когти в их тела с любой стороны. Некоторое время они, как обезумевшие игрушечные солдатики, кружились на месте, вытянув вперед себя оружие и усердно ощупывая слепую тьму вокруг себя тонкими ослепшими лучами фонарей.
Но свет прекратил мерцать, стал неестественно ярким, и, что самое удивительное, вдруг загорелись остальные лампы, не только в коридоре, но и в зале, придавая обстановке напускной радостности и неестественного торжества.
— Ты бы поаккуратнее с предположениями-то… — покосился на Лека Крысолов. — Совсем не думаешь, что мелешь, дурья башка.
Из того места, где коридор сворачивал налево и сменялся уходящими вниз ступенями, ведущими к номерам, послышался звук, напомнивший металлическое скобление. Такое может издавать лом, когда его рывками влачить по дороге. Или если скрести куском арматуры по стене…
Секач нервно, наспех примотал к своему новому оружию фонарь, и направил его свет в конец коридора.
Одни догадки в уме сталкеров сменялись другими, но меньше, чем через полминуты время для ответа истекло, и предмет, который был причиной скребущих звуков, предстал пред ними в своем истинном виде. Это была кирка с лунообразным, заостренным с обеих сторон молотом и длинной деревянной ручкой. Такими орудовали еще когда пробивали сквозь горы железнодорожные магистрали, такими пользовались золотоискатели, такие выдавали заключенным…
Но шок у сталкеров вызвала, скорее, не сама кирка, а то, в чьей руке она была. При достаточном освещении они предельно четко увидели того, кто ею обладал.
Это была однозначно женщина. Когда-то.
В одежде, в которой она, видимо, в прошлой жизни собиралась в ночной клуб, а именно короткой джинсовой юбке и красных туфлях на высоких каблуках, один из которых стерся до основания, а второй вот-вот должен был отвалиться вообще, она возникла из темноты, как привидение из страшной сказки. Ее тело, бледное, мертвенное, в темно-коричневых, болотно-серых и багряных пятнах, в особенности на пышной груди, торчащей из разлезающегося по швам топа, казалось было готово переломиться пополам. Каждый ее шаг сопровождался болезненным всхлипыванием, неестественными выгибами тела, взмахами свободной руки, будто она все еще продолжала двигаться в каком-то чудовищном танце.
Секундой позже Лек заметил, как неестественно внутрь сгибается при ходьбе у нее колено левой ноги, а сама ступня тянется по земле, будто она угодила в медвежий капкан.
Но хуже всего выглядела ее голова, как у истерзанной беспощадным ребенком куклы, бессильно свешенная на правую сторону и судорожно дрожащая при каждом шаге, при каждом движении ее тела. Она была по шею туго обмотана какой-то слизкой, лоснящейся лентой грязно-телесного цвета, на месте глаз у нее зияли две круглые прорези величиной с пятак, а узкая прямая, слегка вздернутая вверх ближе к краям прорезь, словно в хеллоуинской тыкве, заменяла ей рот.
— Что это с ней? — прохрипел Секач.
— Что у нее в руке? — отрешенно всматриваясь в кирку, которую она тащила за собой, дал на попятную Лек.
И она, будто наконец заметив их полные растерянности лица или услышав голоса, остановилась, замерла, и только шейные мышцы по-прежнему судорожно сжимались, вынуждая голову продолжать дергаться, живя собственной жизнью.
— Э-э-э, дамочка! — Секач еще раз убедился, что двустволка по-прежнему заряжена, и направил ее на остановившуюся женщину. — Мы так понимаем, ты себя не очень важно чувствуешь? Ты вообще слышишь меня?
Ее разрез для рта вдруг растянулся, с треском начала рваться слизкая ткань, а сам разрез начал увеличиваться, принимая форму неправильного овала и оттуда, из беспросветной темноты, наружу вырвался короткий, полный дикой боли вскрик, от которого у сталкеров внутри будто что-то лопнуло.
Рукоятка кирки просвистела в нескольких сантиметрах от плеча Секача, перевернулась в воздухе, и острым концом разрезала Леку ухо. Его спас инстинкт, в последнюю долю секунды приказавший отклониться в сторону.
Кирка полетела дальше, с грохотом ударилась о кухонные принадлежности, со звоном свалилась на
