голосом Крысолова, и потащил к гудящим уже так близко, но почему-то находящимся еще так далеко машинам экспедиции.
А сзади слышался топот десятков старых ботинок, кто-то рычал, ревел, махал руками, и снова невзначай оглянувшись, Лек едва уберегся, чтобы на закричать самому — «Разведчика» уже практически не было видно за стеной бегущих за ним вслед тел, среди которых не было ни одного «медленного».
— Быстрее, твою мать!!! — заорал над пораненным киркой ухом Крысолов, подталкивая его вперед.
Наконец-то открыли огонь с машин. В три пулемета, шквальным огнем. Пули журчали над головой как злобные осы, впивались в трухлявые тела, отстреливая им руки и ноги, дырявя их брюха и грудь, но лишь некоторые достигали главной цели — головы. Кто-то зацепился Леку сзади за плечо — о, Боже, как же он хотел верить, что это был Крысолов! — но оглянувшись, он вскрикнул, а в следующее мгновенье уже снова пикировал над землей, протянув вперед руки и стирая об асфальт перчатки. Бабахнул из двух стволов Секач, и Леков преследователь улегся рядом, забрызгав укрытый крупными трещинами асфальт сероватой жидкостью.
— Подъем, боец!!! — закричал Крысолов, помогая ему подняться, схватив за шиворот. — Еще раз упадешь, и я сам вот этими руками тебя здесь урою! Ты меня понял, придурок?!
— Последние… — сказал Секач, проломив, как это уже становилось для него привычкой, кому-то прикладом череп и зарядив последних два патрона в так ни разу и не давшее повода в себе усомниться, ружье.
А орда зомби уже дышала им в затылок. У них больше не было первых и последних — они надвигались на троих замедлившихся сталкеров сплошной, плотной стеной, готовые их настичь, поглотить, сожрать, а остатки раздавить, втоптать в землю. И даже непрерывный огонь из двух машин не мог заставить их остановиться.
Подбежав к открытым дверям в кабине «Монстра» Крысолов затолкнул внутрь Лека, а сам побежал дальше, к родному, грозно светящему вперед себя тремя парами фар «Чистильщику». Но едва заскочив внутрь, на почтительно уступленное Арийцем водительское место, он сразу же вынырнул наружу и на несколько секунд задержался на подножке, выискивая взволнованным взглядом Секача в нахлынувшей, затопившей стоящего впереди «Монстра» волне из сотен тел пестрых, темных зомби. Но так и не разглядев в толпе своего товарища, раздосадовано хлопнул дверью, схватил рацию и отдал команду всем прекратить огонь. Пулеметы на крышах баз тотчас же стихли.
— Почему так долго? — сурово сдвинув брови к переносице, спросил он, просверлив взглядом в моложавого Арийца, и тот, растерянно захлопав ресницами, не сразу нашел, что ответить.
— Да это… Тюремщик же вел… — выдавил он, не в силах оторвать взгляда от зомби, затопивших собой пространство между кабиной «Чистильщика» и Базой-2 «Монстра». Не мог не смотреть как они пытались ухватиться за что-то, найти какой-нибудь выступ на гладких бортах, чтобы взобраться на крышу или для какой другой цели, поставленной их зомбической внутричерепной пустотой, но вместо этого они лишь безотчетно шарили по бортам, словно пытаясь прочесть написанное там шрифтом Брайля1 послание. (1 Шрифт Брайля разработан для незрячих. Читается при помощи пальцев)
— А ты какого хрена здесь делаешь? Стахов где?
— С-стахов? — интуитивно нащупав ручку двери, будто готовился безоговорочно выполнить следующий очевидный приказ, заикнулся Ариец. — Так он с Бородой остался, у них машина поломалась и он там… для прикрытия…
Он чувствовал, он знал, что в глазах начальника выглядит полным идиотом, но как бы не старался, не мог заставить вести себя как полагает мужественному сталкеру, а не прыщавому хлюпику, и отвечать на поставленные вопросы четко и ясно.
— Остался для прикрытия… он… там, недалеко от Яготина… — безостановочно белькотал он, с ужасом глядя, как зомби пытаются раскачать Базу-2, а некоторые, самые смекалистые уже взбираются на «Чистильщиков» клин.
— Черт бы вас всех! — ударил Крысолов ладонью по рулю, имея ввиду то ли нахлынувших зомби, то ли свою команду. — Нельзя ни на минуту оставить, чертовы клоуны! «Бессонницу» просрали! Стахова просрали! Себя еще надо было под колеса положить! Деятели, бл***ь!
Зашипела рация, послышался обеспокоенный голос Тюремщика:
— Кирилл, так что делать будем? Парень тебе еще не говорил о новой записи?
Крысолов взял в руку рацию, нажал на кнопку связи, чтобы ответить, но тут же ее отпустил, переведя вопросительный взгляд на Арийца.
— О чем это он?
— Я как раз хотел вам об этом сказать… — Ариец внезапно почувствовал себя более уверенно, протягивая начальнику старый проигрыватель лазерных дисков, который тот узнал бы из тысячи. — Еще один проклятый. Поймали еще одного проклятого с записью. Он шел на Киев.
Кирилл Валериевич жадно выхватил у голубоглазого сталкера потрепанный бумбокс, нажал кнопку пуска и, стараясь игнорировать становящееся все назойливей скобление пальцев по бортам «Форта», стараясь не слышать, как жутко барабанят по дверям, обшивке моторного отсека, по решетке бокового окна крупным дождем мертвые ладони, вникнул в голос просящего харьковчанина.
К тому моменту, когда тот произносил дату записи, лицо Крысолова окаменело, стало как у человека, которому на пике его карьерного роста сообщили, что он уволен. Невыразимой маской на нем застыли и удивление, и злоба, и чувство одураченности, и желание смести в прах того, кто все это затеял.
Ариец еще рассказывал о том, в каком состоянии был проклятый, когда его обнаружили, но тот уже ничего не слышал. Он пытался найти ответ тому, что услышал, но все нужные мысли почему-то с трепетом ускользали из его рук как живая рыба, и лишь нелепые догадки, сомнительные домыслы и бредовые гипотезы туго обвивали его разум клубком ядовитых змей.
Что делать? — отбрасывая разгадывание первопричин обмана, из-за которого они оказались на треть пути к восточной столице, и сосредоточиться на плане дальнейших действий, думал Крысолов. — Возвращаться обратно в Киев? Или продолжить экспедицию, изначальная цель которой сбор разведданных? Узнать, что твориться в Харькове, будь он неладен, или катить ко всем чертям от него подальше? Что будет, если мы вернемся в Киев? Судьба людей (оставшихся ли вообще?) из Харькова навсегда останется загадкой. Что ж, судьба людей из других городов, где есть метро, не более прозрачна. Тогда что нас держит? Боязнь перед угрызениями совести? Вот уж и нет, не тот случай. На первой записи было сказано, что «…еще в прошлом году их было больше двух тысяч, сейчас же нас осталось всего шесть сотен». Теперь же было озвучено, что их осталась всего сотня. Стало быть, за первый год они потеряли почти полторы тысячи человек, за второй — четыреста человек. Если учитывать темпы их потерь, то существует ли хоть какая-нибудь уверенность, что кто-то из них сумел дожить до сегодняшнего дня? Ноль один процент вероятности, не больше. Тогда ради чего продолжать экспедицию? Поехать посмотреть, разобраться, в чем дело? Выяснить, кто это там такой там умный отправляет проклятых с записями, сделанными еще при царе Горохе? Но это ведь даже не смешно. Пускай себе дальше шлет своих ходоков, пускай они себе дальше скребутся в занавесы подземок. Нам-то что с того? Мы-то уже знаем, что никакие это не люди, укрывшиеся в харьковской подземке вопрошают о помощи, а кто-то другой пытается для чего-то приманить нас в Харьков. И зачем ему — нас теперь не волнует. Все, к дьяволу Харьков, нужно возвращаться!
Крысолов отнял от баранки левую руку, бросил на нее полный негодования взгляд, и несколько раз сжал-разжал ладонь в кулак. Но это не помогало — дрожь в пальцах, которую он в последнее время невзлюбил до такой степени, что готов был отсечь себе руку по самое плечо, как тот обувной торговец из Твин Пикса, в руку которого вселялся злой дух карлика из Черного Вигвама, не прекращалась.
— Все, Тюрьма, разворачиваемся, — устало проговорил он, взяв в руки рацию. — В Харькове нам больше ловить нечего.
— Я знал, что ты примешь правильное решение, Кирилл, — с облегчением выдохнув, согласился Тюремщик.
— Полезай-ка в люк, — Крысолов посмотрел на Арийца, большим пальцем указав на люк в крыше, и тот нервно зашевелил кадыком. — Посиди пока в вагоне, я тебя потом позову.
— Но… — Ариец переметнул взгляд на снующих вокруг машин зомби.
— Они тебя не достанут, — сказал Крысолов. — Давай, давай, тебя прикроют. — И, взяв в руки
