впрочем, он уже понял, что атмосфера в доме была тяжелой еще и потому, что от самой Софи тоже пахло.
И снова, вот уже во второй раз за этот вечер, сердце его сжало какое-то смутное чувство, в котором он различил лишь печаль и протест.
— Я только вымою свою чашку, — сказал Джонни и, взяв чашку с блюдцем, вышел в кухню.
— А я свою, — подхватила Софи. — Я всегда говорю: если вымыть посуду с вечера, утром и вставать приятней.
— Это уж точно, — согласился Джонни.
Кипяток его немного взбодрил, но теперь снова начинало мутить. Голова раскалывалась, желудок сжимали спазмы. 'Неужели я пил у Бенедиктов?' — подумал Джонни с опаской, смутно припоминая стакан в чьей-то — неужели его? — руке. Никогда еще ему не было так плохо, это он знал точно.
В кухне, лавируя между кошачьими мисками, Джонни увидел на стене газетную вырезку. От старости она пожелтела, а дату (семилетней давности) кто-то проставил от руки. Заголовок гласил: 'Диетологи спорят относительно молочных продуктов'. Рядом Софи безуспешно искала посудные полотенца. Наступив на одну из мисок, она разбила ее, но молоко в миске так загустело, что не пролилось. Растерянно глядя на пол, Софи объявила, что ложится спать.
— А дверь я запру, — прибавила она со значением. — Я знаю, намерения у тебя добрые, но на Бэббитов полагаться нельзя.
И с гримасой напомнила:
— Вспомни о дяде Брайене!
Джонни стал ее успокаивать, но она подняла руку с таким видом, словно не желала ничего слышать.
— Я знаю, все считали, что Эррол... гм... человек не нашего круга, — продолжала она, поджав губы, — но он был такой милый... И ни разу не поднял на меня руку. Евин муж, конечно, происходил из рода Кортеней, но я точно знаю, что он ее поколачивал.
— Кто-то сказал, что женщин надо бить регулярно, как в гонг, — поддразнил ее Джонни. — Кажется, Ноэл Коуард[6]. Во всяком случае, какая-то знаменитость.
— Вряд ли это правильно, — встревожилась Софи. — Мой отец никогда бы не ударил мою мать, а он был магистром искусств.
— Вот именно, — подтвердил Джонни. — Впрочем, ты, конечно, права. На меня положиться нельзя — иначе я не был бы здесь.
— Намерения у тебя всегда были добрые, — повторила Софи. — Это я понимаю.
— В общем-то верно, — согласился Джонни удивленно. — Только этого мало.
Софи нежно ему улыбнулась.
— Как хорошо, что ты зашел. С родней все-таки никто не сравнится, правда?
Она плотно закрыла дверь; потом Джонни услышал странный звук, словно по полу что-то тащили. Он понял, что она забаррикадировалась в спальне.
В уборной его снова вырвало. Потом он почистил зубы — насколько это было возможно без щетки — и символически умылся, утершись вместо полотенца носовым платком. Затем снова рассматривал свою ладонь, понимая, что забыл что-то важное, однако так и не разобрал, что там было написано. Он поднялся в спальню и положил на комод плеер, а рядом, стопкой — кассеты. Шторы были раскрыты, и, подойдя к окну, чтобы их задернуть, он увидел перед собой забор, за ним — стену, а на ней, будто в театре теней, какие-то смутные силуэты.
Две неясные фигуры стояли друг против друга — Джонни даже слышал их голоса. Слов он не разбирал, но отрывистый ритм ссоры узнал сразу. С минуту он наблюдал, как тени, словно марионетки, жестикулируют в такт словам, — каждая вела свою партию. Это завораживало — впрочем, Джонни достаточно уже насмотрелся за эту ночь. Даже убей они друг друга у него на глазах, он все равно не нашел бы ничего лучшего, чем отправиться спать. И потому он задернул шторы, аккуратно повесил блейзер на дверную ручку, разделся донага и, завернувшись в одеяло, повалился в постель. Драка в пивной, ссора возле полицейского участка, доктор Рут Бенедикта, путешествие по ночному городу — все это крутилось в голове под аккомпанемент музыки, зазвучавшей вдруг над самым ухом, будто подушка напевала ему песню без слов. Джонни казалось, что он слушал ее долго, однако на деле она возникла и тут же смолкла. Силы покинули его, и он погрузился в глубокий сон.
Глава четвертая
Вторично проснувшись в то утро, Джонни подумал, что знает дорогу назад, к морю. Где-то далеко внизу, у подножия скал, заревел ветер, смолк и снова заревел; в короткий миг, отделяющий сон от пробуждения, игла подпрыгнула на заигранной пластинке. Дженин крикнула и забилась, словно раненая чайка, пытающаяся взлететь. Люди часто закрывают глаза на то, что не хотят видеть, но Джонни открыл их как можно шире.
ОТКУДА-ТО С НЕБА, ИЗДАЛЕКА... — запел ансамбль, хотя наушники, похожие издали на высохший череп инопланетянина, лежали на крашеном комоде. Незнакомый потолок над головой, незнакомая комната вокруг... Джонни моргнул и медленно, со стоном сел. Прошедшая ночь со всеми ее тревогами казалась призрачной, как кошмар. Но она была; проснуться и объявить, что ее не было, — пустой номер. Джонни не знал, радоваться или огорчаться, что память, будто непослушный компьютер, стерла целые куски записанной в ней информации.
За окном, конечно, шумело не море. В этом шуме не слышалось неугомонного и печального рокота волн. Все же, включив механизм пятилетней давности, он вызвал в памяти знакомые образы.
Тот неосуществленный позыв к прыжку все еще давил Джонни грудь, словно сжатая пружина; когда- нибудь, в другой ситуации, он выпустит ее на волю. Проснувшись в доме Софи, он увидел, что лежит, согнув ноги, подавшись вперед и затаив дыхание, будто, как когда-то, инстинктивно готовится к прыжку.
Джонни понимал, что каким-то образом попал в дом, в котором все не так, все неправильно, где одичавшим усатым, гибким племенем правит безумная королева. Голова, перегруженная воспоминаниями, стремилась отключить память, но он сознавал, что должен без промедления покинуть этот дом — уйти, разыскать, пока не забыл, дорогу домой, извиниться перед матерью, даже перед отцом. Прошлой ночью он шел вслепую по неясному следу, пытаясь что-то найти, назвать, принять. Преображенный алкоголем и яростью, он каким-то образом преобразил и все вокруг. Теперь же, проснувшись, снова оказался в мире здравого смысла, и то, что он искал, снова ушло на дно до следующего раза.
Конечно, потребуется время, чтобы оправиться после вчерашнего. Он слишком много пил и слишком много думал о судьбе. 'Это не повторится, — поклялся Джонни. — Никогда больше не буду пить. Стану вегетарианцем, а пить буду только чай из трав'. Он оделся, пристегнул к поясу плеер, нацепил на шею
