говорил: 'Этот дом будет стоять и через сто лет'.
Джонни обвел глазами толстые стены и потолок с серыми клочьями паутины. На сердце у него кошки заскребли: он-то знал, что за порогом дома ревет город и что скоро вокруг него сомкнутся бульдозеры.
— Он будет стоять вечно, этот дом, — проговорила Софи уверенно.
— А тебе не хотелось бы пожить в другом доме? — спросил Джонни. — Чтоб он был поменьше? И без лестниц?
— Гм... — задумалась Софи. — Это было бы удобно, но я так привыкла к своему милому домику. Знаю, где что лежит.
По экрану запрыгали какие-то низкорослые фигуры... приплюснутые кролики... закричали и запели какие-то голоса. Софи положила локти на ручки кресла. Голова склонилась на грудь, плечи подались вперед.
— Как хорошо, когда рядом кто-то свой! — пробормотала она сонным голосом.
'А я и в самом деле ушел из дома', — с изумлением подумал Джонни. Как это произошло? Даже когда завтра... или послезавтра... он вернется туда, где живет его семья, все будет уже по-другому, потому что он сделал то, на что, по словам отца, у него никогда не хватило бы решимости: теперь он будет обходиться без них, а они — без него. Брешь, оставленная его уходом, какой бы она ни была, начала медленно закрываться. Конечно, узнай сейчас отец, в каком странном обществе проводит сын время, он бы не только растерялся, но и огорчился. Он хотел бы, чтобы его сын ушел во флот или занялся бизнесом, а не жарил старушкам сосиски. Да и сам Джонни вряд ли об этом мечтал. Софи, задремав, кивала головой, и Джонни опять стал думать о Бонни, удивляясь, чего это он так разволновался, когда ему гораздо спокойнее сидеть здесь с Софи. И все же он припоминал доброе старое время, прилаживая новую Бонни в нишу, оставленную исчезнувшей пифией... той веснушчатой девчонкой, которая разрисовывала одежду и бросала карты, стремясь выглядеть позагадочнее.
Софи начала съезжать с кресла. Джонни подхватил ее, испугавшись, как бы она не ударилась головой о деревянный подлокотник. Она не ушиблась, но, увидав на своем плече пальцы Джонни, испугалась.
— Сию же минуту убери! — раздраженно вскричала она.
И Джонни тут же ее отпустил.
— Шла бы ты лучше в постель, — сказал он. — Уже поздно, Софи. Ты заснула в кресле.
— Боже мой, вот напасть-то, — проговорила она, вставая и потягиваясь (изящно, словно кошечка, отметил про себя Джонни). — Да! Постель — это как раз то, что мне надо. Только выпьем перед сном по чашечке чаю — я мигом приготовлю.
— Мы только что пили, — быстро возразил Джонни, вспомнив о мокром матрасе. — По-моему, больше не стоит.
— Я только немного приберу, — заявила Софи и засуетилась, словно заводная, брала что-то в руки, разглядывала, складывала, прятала, вынимала, встряхивала, снова складывала, била кулаком по подушкам, перекладывала их на другие кресла.
Джонни видел, что она жаждет деятельности, но не знает, как дать выход своей энергии. Сняв туфли, она сунула одну в секретер. Внимательно поглядев на нее, глубоко вздохнула и вынула, потом положила обе туфли на крышку и удалилась. Джонни слышал, как застонали пружины кровати, когда Софи наконец улеглась.
Он продолжал сидеть перед телевизором; хотелось увидеть в последних новостях Хинеранги Хотейни, однако на этот раз ее не показали. Все эти марши протеста уже никого не интересовали. Немного спустя и он, вслед за Софи, заснул в кресле.
Во сне он услышал, как снова заскрипела ее кровать, но не проснулся. Возможно, это ему приснилось; во всяком случае, он слышал во сне голоса. 'Ты еще вернешься!' — кричал отец. 'Улыбайся!' — молила мать. 'Тебе меня никогда не поймать!' — с презрением бросила ему Дженин и понеслась вперед по краю обрыва. Если б он протянул руку, он мог бы ее коснуться. Если б только он протянул руку... 'Я сделаю из тебя мужчину!' — грозил Нев.
НАГИМИ МЫ НА СВЕТ ИЗ ТЬМЫ ВЫХОДИМ, — пел его любимый ансамбль. СТРАХ — НАШ БОЛЬШОЙ БРАТ — ДЕРЖИТ ВСЕХ НА ЗАМЕТКЕ, — запели голоса, и Джонни открыл глаза.
Прямо перед ним стояла Софи. Она была совершенно нагой. Глаза ее были широко открыты, но его не видели.
— Элва, — говорила она тихим и нежным голосом, какого Джонни никогда от нее не слышал. В одной руке она что-то держала, другую, левую, прижимала к щеке. — У меня разрывается сердце. — Голос у нее был таким же старческим, как и раньше, но в нем не было спокойствия. Он прерывался от отчаяния. — Я этого не переживу. Я никого больше не буду любить, никогда, никогда, никогда.
Джонни медленно сел. Он пристально посмотрел в ее круглые глаза — слезы наполнили их и потекли по щекам. Каждая слезинка (изогнутое отражение комнаты и Джонни, трепещущего на его поверхности) почти тотчас терялась в тонких морщинках, избороздивших ее лицо. От нее исходил какой-то особый холод — Джонни прохватила дрожь. Неужели он избавился от страха перед Невом, мелькнуло у него в голове, только для того, чтобы трепетать перед Софи? Надо бы ее успокоить, но он не знал, на что решиться.
Софи медленно опустила веки. Потом наклонилась и поцеловала его в щеку и краешек рта.
— У меня разрывается сердце, — всхлипывала она, дрожа. — Мой милый...
— Софи, — тихо сказал Джонни, — смотри не замерзни, Софи.
Кожа ее на ощупь напомнила ему о тех похожих на папоротник узорах, которые море порой рисует на песке. Она была чуть ли не красивой. Она и была по-своему красивой, испещренная мелким изящным рисунком, в котором никто не смог бы прочесть повесть о медленном приближении конца. Джонни решил взять эту мысль на заметку, чтобы позже о ней подумать, но тут его стала бить такая дрожь, что у него просто зуб на зуб не попадал. От множества противоречивых впечатлений он чувствовал страшную усталость — у него слипались веки. Он боялся двинуться, боялся вздохнуть.
Мрачный миг миновал. Джонни открыл глаза и посмотрел Софи прямо в лицо, которое было так близко от него.
— Элва, — повторила она, но на этот раз голос ее прозвучал неуверенно.
— Я не Элва, — сказал Джонни. — Я всего лишь Джонни Дарт... ты же знаешь... приглядываю тут за тобой.
— Я не знала, что ты сменил имя, — пожаловалась Софи, и Джонни вздохнул с облегчением, услыхав знакомую интонацию. Внезапно она выпрямилась и в отчаянии огляделась.
— Где я? — громко вскричала она. — Что это за место?
— Это дом, — ответил Джонни и быстро встал. — Твой дом! — повторил он твердо. — Софи вцепилась в его руку. — Это улица Маррибел. Этот дом построил отец Эррола, ты же знаешь.
— Это не мой дом, — отвечала она. — Я бы никогда не согласилась жить в таком месте.
— Помнишь Эррола? — громко, словно заклинание, произнес Джонни.
— Эррола? — отозвалась она в смятении и нахмурилась. — Ах да... Эррола.
— Твоего мужа, Эррола Веста, — произнес Джонни раздельно.
Он вспомнил, что в школе учителя говорили с ним так же громко и назидательно, как сам он сейчас говорил с Софи.
— Эррол Вест.
— Он мне далеко не всегда нравился, — заметила она тоном, не допускающим возражений. — Мне не нравились его ногти. Но что поделаешь — я хотела выйти замуж. И он оказался... очень милым... во многом.
Голос звучал все обыденнее, все спокойнее. Передвинув на всякий случай кресло, в котором он заснул, чтобы оно встало между ними, Джонни попробовал перейти в наступление.
— А мне говорили, будто Эррол был птица невысокого полета, — заявил он. — Ведь специального образования у него не было, правда?
И с облегчением заметил, что она возмутилась.
— Ну и что? — вскричала она. — Зато он был добрым, он был честным.
— И он тебя не ударил ни разу, да? — подсказал Джонни.
— Ни разу, — страстно подтвердила Софи. — Он был прирожденный джентльмен.
— Добрый, милый Эррол, — произнес Джонни. Софи медленно кивнула, меряя комнату взглядом.
