– Не могу. Мне нужно быть в школе Махтаб.
– Зайди, – повторил он мягко. – Скажи, пожалуйста, что случилось. Потом мы отвезем тебя в школу.
– Нет. Я звонила уже в посольство. Меня будут ждать возле школы.
Хормоз почувствовал себя уязвленным. Затронули его национальное достоинство.
– Зачем ты звонила в посольство? Это не их дело. Пусть не вмешиваются. Они ничем не помогут тебе.
В ответ я лишь разрыдалась.
– Ты делаешь большую ошибку. У тебя действительно будут проблемы с Муди из-за этого звонка в посольство.
– Я ухожу.
Хормоз понял, что не переубедит меня.
– Хорошо, – согласился он, – мы с Элен отвезем тебя.
– Спасибо, только быстро!
В школе было смятение. Ханум Шахин сообщила, что Махтаб в классе. Она подавлена, но спокойна. Директриса посоветовала мне сейчас не тревожить ее. Элен и Хормоз долго разговаривали с ханум Шахин, выясняя подробности происшедшего. Хормоз выглядел огорченным и обеспокоенным. Он чувствовал себя неловко, слушая о Муди и видя мои страдания. Он думал, как бы уладить этот конфликт, не создавая новых осложнений.
Спустя какое-то время Азар подошла ко мне и сказала:
– Кто-то ждет вас на улице.
– Кто? – подозрительно спросила ханум Шахин.
Хормоз что-то сказал ей по-персидски, и ее лицо нахмурилось. Она не хотела, чтобы в этот конфликт вмешивались представители швейцарского посольства. Но я проигнорировала гневный взгляд директрисы.
Хелен и господин Винкоп ждали возле школы. Они подвели меня к машине, которая не была похожа на посольскую, и посадили на заднее сиденье. Там я рассказала им всю историю.
– Мы увезем вас в полицию, – предложил господин Винкоп.
В полицию! Я уже не раз задумывалась над этой возможностью, но всегда отбрасывала ее. Полицейские были иранцами, исполнителями иранских законов. По иранским законам Муди был хозяином семьи. Они могли мне как-то помочь, но я боялась окончательного решения. Меня могли выслать, заставить покинуть страну без дочери. Махтаб осталась бы навсегда в этой безумной стране у психически больного отца. И все же в данный момент полиция казалась мне единственным спасением. Вспоминая события этого раннего утра, я была уверена, что Муди реализовал бы свои угрозы. Я боялась за Махтаб еще больше, чем за себя.
– Хорошо, – согласилась я, – поедем в полицию, но прежде я должна взять дочь.
В школе я объявила, что забираю Махтаб.
Ханум Шахин пришла в негодование. На протяжении нескольких месяцев, а особенно сегодня утром она была явно на моей стороне в конфликте с мужем. Но сейчас я совершила непростительный грех, приведя сюда сотрудников посольства США. Официально они были из швейцарского посольства, но представляли интересы Америки. Задачей ханум Шахин было «думать против Америки» и вбивать эту антиамериканскую чушь другим. Не даром она занимала свою должность.
– Мы не можем отдать ее. Это мусульманская школа, и мы должны придерживаться мусульманского закона, а в соответствии с ним ребенок принадлежит отцу.
– Вы должны! – крикнула я. – Он сделает с ней что-нибудь ужасное.
Ханум Шахин нахмурилась еще больше.
– Нет. Вам не следовало приглашать сюда людей из посольства.
– Хорошо, а вы поедете с Махтаб и со мной в полицию? Кто-нибудь из школы поедет с нами в полицию?
– Нет. Мы ничего не знаем.
– Но ведь он же говорил в вашем присутствии, что убьет меня!
– Мы ничего не знаем, – упрямо повторяла директриса.
Я обратилась к ханум Матави:
– А вы? Вы слышали, что он говорил?
– Да, слышала.
– Вы поедете со мной в полицию?
Матави быстро взглянула на ханум Шахин, которая подняла голову и щелкнула языком: нет.
– Во время уроков не могу, – ответила ханум Матави, – но после школы я поеду с вами в полицию и подтвержу, что он грозил вас убить.
Разочарованная в людях, от которых я ждала поддержки, ошеломленная страхом, возненавидевшая мусульманский закон, отнимающий у меня мою собственную дочь, я вернулась в машину.
– Они не отдадут мне Махтаб, – плакала я. – Я не хочу идти в полицию.
