– Что вы собираетесь делать? – спросила Хелен.
– Не знаю.
Слова «полиция» и «мусульманский закон» не выходили у меня из головы. Если мусульманское право имеет такую власть над ханум Шахин, могла ли я надеяться на понимание со стороны полиции?
Там будут мужчины. Я уже не сомневалась, что появление в полиции означало для меня утрату Махтаб навсегда. Я не могла пойти на это, даже если мне угрожала смерть. Можно ли было рассчитывать, что Муди успокоится, что он не осуществит свои угрозы и что я доживу до завтрашнего дня? Был ли у меня какой- нибудь выбор?
Хелен и господин Винкоп пытались успокоить меня, помочь мне обдумать ситуацию. Они поняли, что я боюсь идти в полицию. Это было ясно. Они беспокоились также о моей безопасности и о судьбе невинной пятилетней девочки, втянутой в это безумие.
Я рассказала им о госпоже Алави и ее брате, который переправит нас с Махтаб в Пакистан.
– Вы сошли с ума, – спокойно произнесла Хелен. – Прошу вас, пойдемте в полицию. Нужно покинуть страну с их помощью, а Махтаб пусть остается здесь.
– Никогда! – решительно возразила я, еще раз пораженная бесчувственностью Хелен. Она вовсе не хотела причинить мне боль, но я помнила, что она иранка, несмотря на армянское происхождение. Эта женщина не в состоянии была понять моих чувств, чувств матери.
– Вы не пойдете в полицию? – спросил господин Винкоп.
– Нет. Если я сделаю это, то никогда больше не увижу Махтаб.
Сотрудник посольства глубоко вздохнул.
– Ну хорошо, – сказал он. – Мы сейчас не можем больше ничего сделать для вас. Может быть, нам поговорить с вашими приятелями?
Я позвала Элен и Хормоза.
– Вы можете ей помочь? – спросил господин Винкоп.
– Да, – ответил Хормоз, – мы не оставим ее одну. Будем с ней, пока не приедет Муди. Заберем Бетти и Махтаб к себе домой и обеспечим им безопасность.
Все уже понемногу успокаивались. Элен и Хормоз действительно хотели помочь. Хелен и господин Винкоп дали мне свои домашние телефоны, чтобы я тотчас же позвонила, если возникнут какие-нибудь проблемы. Затем они уехали.
Вместе с Элен и Хормозом я возле школы в их машине ждала возвращения Муди. Вдруг Хормоз сказал:
– Хотя это наша мусульманская обязанность, мы решили ничего не говорить сейчас Муди. Но ты должна пообещать, что все уладишь и не будешь снова обращаться в полицию.
– Спасибо, – прошептала я, – обещаю остаться в Иране, если смогу быть с Махтаб.
Я поклялась, что не попытаюсь больше бежать. Я поклялась бы даже на Коране.
Около двенадцати возле школы остановилось такси, из которого вышел Муди. Он сразу же заметил нас в машине Хормоза.
– Зачем ты их втянула в эту историю? – заорал он на меня.
– Она ничего не делала, – вмешался Хормоз, – и не хотела, чтобы мы приезжали, но мы сами настояли.
– Это неправда! Она ходила за вами! Она вмешивает вас в наши дела!
Хормоз вел себя с Муди не так, как Маммаль и Реза, которые не осмеливались противоречить «дорогому дяде». Молодой и сильный, он знал, что в любом случае справится с Муди, и не боялся его. Муди тоже чувствовал это.
Хормоз принял разумное решение.
– Давайте заберем Махтаб, поедем к нам и обсудим все это, – предложил он.
Вторую половину дня мы провели у них дома. Махтаб свернулась калачиком у меня на коленях, прильнула ко мне и с ужасом слушала тирады Муди. Он рассказывал Элен и Хормозу, какая я плохая жена, что ему давно нужно было разойтись со мной.
– Я прихожу в ужас, когда смотрю на него, – буркнула я в ответ. – Он хочет остаться в Иране, потому что он плохой врач.
Я вовсе не думала так. Муди был компетентным и даже известным врачом, но мне хотелось хоть как-то ему отомстить.
– Он такой ничтожный врач, что его вышвырнули из клиники в Альпене, – сказала я. – У него был один судебный процесс за другим, одна ошибка за другой.
Мы обменивались ядовитыми оскорблениями до тех пор, пока Хормоз и Муди не ушли под предлогом купить сигареты для Элен.
Элен воспользовалась ситуацией, чтобы дать мне совет.
– Не раздражай его, – сказала она. – Не говори о нем ничего плохого. Пусть он говорит о тебе, что только ему захочется, а сама молчи.
– Но ведь он рассказывает обо мне совершенно неправдоподобные вещи.
– Иранские мужчины звереют, если о них говорят плохо, – предупредила Элен.
