Зари.
– Может быть, мы пригласим их на пятницу? – предложила я.
– Хорошо, – тотчас же согласился он.
С приближением полудня в пятницу он был взволнован не меньше меня. Ему сразу понравились Элис и Малек. Элис была интеллигентной, очень добросердечной, разговорчивой женщиной, всегда готовой рассказать какую-нибудь забавную историю. Присматриваясь к гостям в тот вечер, я пришла к выводу, что из всех моих иранских знакомых только Шамси и Элис казались мне действительно счастливыми. Возможно, потому, что обе знали о своем скором возвращении в Америку.
Элис рассказала анекдот:
«Один посетитель вошел в картинную галерею и увидел портрет Хомейни. Ему захотелось его купить. Хозяин назвал цену: пятьсот туманов.[13]
– Плачу триста, – предложил клиент.
– Нет, пятьсот.
– Триста пятьдесят.
– Пятьсот.
– Четыреста, – сказал клиент, – это мое последнее слово.
В этот момент вошел другой посетитель и обнаружил портрет Иисуса Христа, который ему очень понравился. Он поинтересовался у хозяина галереи его стоимостью.
– Пятьсот туманов, – был ответ.
– Беру.
Клиент отсчитал пятьсот туманов и ушел с портретом.
Тогда хозяин сказал первому посетителю:
– Вы видели того человека? Вошел, посмотрел понравившуюся ему картину, заплатил столько, сколько я сказал, и ушел.
Первый посетитель ответил на это:
– Согласен. Если вам удастся распять Хомейни, то я заплачу эти пятьсот туманов!».
Смеялись все, включая Муди.
На следующий день позвонила Шамси:
– Бетти, Элис – неподражаема, вы определенно подружитесь.
– Несомненно, – согласилась я.
– Расстанься с Элен, – добавила Шамси. – Она такая ограниченная.
С Элис мы встречались регулярно. Она была единственной женщиной в Иране, в хозяйстве которой имелись такие роскошные вещи, как автоматическая сушилка или специальное средство для смягчения выстиранного белья. У нее всегда была горчица.
А кроме того, у нее был паспорт, по которому она могла вернуться домой!
– Не рассказывай Шамси, что произошло с тобой в Иране, – предупредил меня Муди. – Элис тоже не должна об этом знать. Если ты поступишь иначе, больше никогда их не увидишь.
Я пообещала, что ничего не расскажу.
Этого ему было достаточно. Он верил в то, во что ему хотелось верить. Надеялся, что тема возвращения в Америку уже никогда больше не будет обсуждаться. Был убежден, что победил и сделал из меня то, что Хормоз из Элен.
Несмотря на то что отношения Муди с родственниками претерпели глубокие изменения, мы все-таки должны были исполнять наши обязанности по отношению к ним. Муди не хотелось приглашать Баба Наджи и Амми Бозорг на ужин, но он не мог не оказать им уважения. Мы уже и так слишком долго тянули с приглашением.
– Махтаб ходит в школу. В восемь часов она должна быть уже в постели, поэтому приходите в шесть часов, – сказал Муди своим родственникам по телефону.
Амми Бозорг намекнула, что они всегда ужинают в девятом часу вечера.
– Меня это не интересует, – ответил Муди. – Поужинаете в шесть или вообще можете не приходить.
Амми Бозорг была вынуждена согласиться.
Чтобы нейтрализовать ее неприятное общество, мы пригласили также Хакимов.
Я приготовила пышный ужин, основным блюдом которого были крокеты из цыпленка. Для них я очень старательно выбрала мясо. Визиты в магазины на этот раз оказались успешными. Мне впервые удалось найти в Иране брюссельскую капусту. Кроме того, я приготовила еще тушеный лук-порей с морковью.
Хакимы были точны. А Баба Наджи и Амми Бозорг вместе с Маджидом и Ферест появились в восемь вместо шести. Мы все расположились в столовой.
Хакимы чувствовали себя совершенно свободно, а Баба Наджи и Амми Бозорг, хотя и старались выглядеть наилучшим образом, были явно стеснены. Баба Наджи посматривал на серебряные приборы: он не знал, как ими пользоваться. Наверное, ему приходилось думать, что делать с салфеткой, а отдельный стакан, поданный каждому из гостей, он скорее всего принимал за смешную экстравагантность.
