…Обставили в итоге дело так, что у Айвазова якобы случился сердечный приступ…
Эльмира Нуриевна, не желая слышать лицемерных речей убийцы мужа над его гробом, сумела вывезти тайком тело Айвазова из морга. С помощью людей Плужникова она переправила его в подземелье.
Виктору было, конечно, искренне жаль отважного татарина, но еще больше он сожалел о том, что лишился сверхценного источника информации из самого сердца Госбезопасности Города.
Вдова попросила Плужникова поместить тело мужа во временный саркофаг, надеясь, что скоро все- таки восстановят дорогу в Москву и она сможет переправить его для захоронения на родовом кладбище в Крыму. Виктор охотно согласился.
Со временем, когда стало ясно, что наладить портал в Большой Мир не удается, над гробом возвели небольшой мавзолей — Эльмира Нуриевна по-прежнему не желала даже слышать о том, чтобы похоронить мужа в Городе. Сама она осталась жить на поверхности, уделяя почти все свое время воспитанию дочери. Макарову же она прилюдно пообещала перегрызть горло, если он еще когда-нибудь попробует приблизиться к ней. Видимо, «доводы» были настолько убедительными, что полковник счел за лучшее оставить ее в покое.
Вялотекущая борьба Макарова с укрывшимися в подземельях ренегатами продолжалась до нынешнего времени. Плужников неоднократно задумывался над тем, каким образом его противнику удается продолжать свое существование — полковник, подобно ему, давно уже не показывался на людях, но ведь на поверхности не было сооружений, в которых капсулировалось бы время, а энигматором Макаров не был?
Впрочем, этот факт не был самым значимым для Виктора. Все его помыслы, так же как и у Госбезопасности Города, были связаны с установлением дороги в Москву! Вот что занимало Плужникова. Действительно, сидеть в анклаве всю жизнь, лишаясь возможности получить заслуженную награду от новых властителей Кремля, и с ужасом осознавать, что каждый проведенный в пещере день отдаляет его от этого — ведь теперь стоило ему выйти, как организм скачком преодолел бы все «отложенные» годы жизни?! Но подняться наверх и предложить гэбэшникам перемирие тоже было нельзя — они просто расстреляли бы его на месте.
Последнюю, самую мощную, попытку прорваться заговорщики предприняли в восьмидесятом. Тяжелейшие два с лишним десятилетия, проведенные в кровавых схватках, горестях и лишениях, позволили создать под землей своеобразный концлагерь — для проведения всех ритуалов, как и прежде, требовались человеческие жертвы. Появились под землей и свои Дешифраторы и Модификаторы реальности, которые провели подготовительную работу к операции.
В «День Х» на границы анклава обрушилась освобожденная в ходе обрядов волна психической энергии. Но… тщетно! Все, чего добились ренегаты, так это того, что «призраки», до поры до времени пребывающие за барьерами защитных энергопологов, получили возможность свободного доступа в Город. В страшнейшей «психорезне» огромное число жителей превратилось в тупых зомби, лишенных разума. Гэбэшники совместно со сканерами едва смогли сдержать этот напор «оголодавших» субстанций из иного мира. Сунувшиеся было наверх заговорщики невольно оказались втянутыми в эту бойню и тоже понесли колоссальные потери. Обе стороны были буквально обескровлены и не могли теперь помышлять о достижении решающего превосходства над противником.
В принципе Виктору было уже все равно — нехитрые вычисления четко показали, что шанс подняться на поверхность и дожить хоть какое-то время (пусть даже дряхлым стариком) был утрачен еще лет десять назад. Так что действовал он исключительно в силу любознательности, присущей многим исследователям. Опять же… впрочем, пока закончим на этом!.. Вы слышите меня, Алексей?..
…Это можно было сравнить с теми ощущениями, которые испытывает человек, когда слишком резко выныривает из-под воды: судорожный вдох, потеря на короткий миг ориентации, невозможность раскрыть глаза и оглядеться, шум в ушах…
— Где я?!
— Да успокойтесь, Алексей, все там же и все с теми же. — Виктор Павлович меланхолично прихлебывал из высокого стакана с ажурным подстаканником нечто парящее, по всей видимости, чай.
Мучительный спазм в животе заставил меня согнуться. Было такое ощущение, что я по меньшей мере пару-тройку дней ничего не ел, а теперь вдруг одним махом об этом узнал.
Алюминиевая миска с кашей очутилась прямо перед моим носом, и я набросился на еду с рычанием дикого зверя, забыв обо всем на свете.
Следующие несколько минут начисто выпали из моего сознания. Повторное обретение рассудка и способности воспринимать окружающую действительность пришлись на стакан с чаем. Причем на третий!
— Эк его! — сочувственно произнес, кажется, Федор. — Форменный зверь ты, Виктор Палыч! Ведь едва не угробил парнишку-то!
— Ну… да, грешен, — с некоторым смущением в голосе произнес Плужников, — переоценил его возможности — думал, что он сможет усвоить весь объем информации, а пришлось в сжатом виде, конспективно, так сказать.
Ни хрена себе конспективно! Я аж задохнулся от возмущения — это ж надо — без меня меня женили, называется!
— Вы же говорили, что не можете перекинуть мне свою память?! — набросился я на бывшего подполковника.
— Немного не так, — мягко поправил меня он, — я сказал это, чтобы вы не ждали ничего необычного и не смогли неосознанно закрыться от моего воздействия.
Вот и верь после этого людям! А, ладно — где наша не пропадала! На полюсе не пропадала, в джунглях тоже — авось и в подземельях не пропаду!
Я решил пока не устраивать скандала. Тем более что после еды контроль над моим измученным телом захватила сытая расслабленность. Ухватив из коробки Плужникова папиросу, я прикурил ее от услужливо протянутой Федором бензиновой зажигалки и откинулся на спинку дивана. Итак, подведем некоторые итоги: картина с историей Города и той чертовщиной, что в нем происходит, стала более-менее понятной. Вопрос в том, как мне теперь отсюда выбраться? Да и Подрывник… При этой мысли стало особенно паскудно — неужели он и в самом деле?!..
— Виктор Павлович, а есть какая-то надежда, что мой друг… ну, вы понимаете?..
Плужников задумчиво уставился куда-то поверх моей головы. Обдумывал вопрос он минут пять, после чего встряхнулся всем телом, словно вылезший из воды огромный пес, и широко улыбнулся:
— Знаете, Алексей, а ведь я не чувствую эманаций смерти на поверхности. Точнее, признаков гибели
Во мне вспыхнула надежда:
— То есть Андрюха жив?!
Подполковник опять ненадолго «ушел в себя», а затем с сожалением сказал:
— Я не могу точно ответить на ваш вопрос, но определенные шансы, как мне кажется, есть. Впрочем, уж поверьте мне на слово, это сейчас не самое важное, что должно занимать вас.
Я насторожился:
— А что меня сейчас должно беспокоить больше, чем судьба друга?
Сергеич засмеялся мелким, дробным смехом:
— Смешной пацан! Ему о судьбе целого мира рассказывают, а он из-за какого-то там дружка переживает!
Федор с Плужниковым тоже заулыбались. Ну-ну — лыбьтесь, «дети подземелья», лыбьтесь! Я все равно выберусь из этого проклятого Города! Эх, еще бы Андрюха так по-глупому не попал бы в переделку!
Виктор Павлович тем временем что-то начал говорить, и я сосредоточился на его словах, задвинув на время свои переживания подальше.
— Понимаете, Алексей, ситуация складывается таким образом, что нам, — неопределенный жест в сторону двери бункера, — так же, как и руководству местной гэбэ, крайне важно, чтобы вы смогли попасть
