— Кроме нас, здесь никого нет.
Дверь открылась, и вошел Габаль, а следом за ним представители его рода. Они прошли по крытому пальмовыми ветвями коридору и увидели в дверях гостиной беспомощно стоявшую ханум. На пороге показался бледный как смерть аль-Эфенди с опущенной головой. При его появления Хамданы зашептались.
— Мне так плохо, Габаль! — простонала Хода.
Габаль с презрением указал на аль-Эфенди:
— Если бы свершилось то, что задумал этот бесчестный человек, мы бы все сейчас лежали растерзанными трупами.
Ханум в ответ только громко вздохнула. Габаль жестко посмотрел на управляющего.
— Каким ничтожным ты кажешься без своего окружения! Никто из надсмотрщиков тебя не защищает. Смелости у тебя ни на грош. А спрятаться тебе не за кем. Если бы я захотел разнести твой дом, то в квартале бы нашлись люди, которые разорвали бы тебя в клочья и затоптали бы ногами.
Аль-Эфенди вздрогнул и весь сжался, став совсем ничтожным. Ханум подошла к Габалю со словами:
— Я хочу слышать от тебя только добрые слова, к которым привыкла. Мы сейчас в трудном положении, мы заслуживаем снисхождения и милосердного обращения.
Габаль нахмурился, чтобы скрыть свое волнение.
— Если бы не мое отношение к тебе, то события развивались бы по-другому.
— Я не сомневаюсь, Габаль. Но знаю, ты не можешь отказать мне в просьбе.
— Восстановить справедливость, не пролив при этом ни капли крови, нелегко.
Аль-Эфенди сделал непонятный жест, пошатнулся, теряя силы, и еще больше съежился.
— Что было, то было, — сказала Хода. — Будем повиноваться твоей воле.
Было ясно, что аль-Эфенди из последних сил пытается что-то сказать.
— Есть же возможность исправить сделанные ошибки, — проговорил он тихо.
Все с любопытством ждали, что скажет этот могущественный человек, выглядевший теперь таким слабым и жалким. Сумевший прервать свое молчание аль-Эфенди приободрился.
— Ты сегодня по праву можешь занять место Заклата, — сказал он.
Лицо Габаля почернело, и он с презрением ответил:
— Я не прошу назначать меня охранять улицу. Ищи защиты, но не у меня. Я требую вернуть Хамданам все их права.
— Возьмите их! Ты можешь управлять имением, если хочешь.
— Как раньше, Габаль! — вставила Хода.
Но тут раздался голос Даабаса:
— А почему бы нам не взять себе все имение?!
Хамданы всполошились, управляющий с женой снова побледнели как полотно. Но Габаль возмутился:
— Владелец поручил мне вернуть права на вашу часть имения, а не отнимать имущество у других!
— А кто тебе сказал, что другие придут за своей долей? — спросил Даабас.
— Меня это не касается! — закричал на него Габаль. — Ты ненавидишь насилие только тогда, когда оно направлено против тебя!
Ханум занервничала.
— Да, Габаль, ты — честный человек. Если б ты знал, как я хочу, чтобы ты вернулся домой!
Но Габаль решительно заявил:
— Я буду жить с Хамданами!
— Это не соответствует твоему положению.
— Когда мы получим свою долю с доходов имения, то отстроимся не хуже Большого Дома. Так желает наш дед аль-Габаляуи.
Аль-Эфенди поднял на Габаля глаза, в которых было опасение, и спросил:
— То, что сегодня устроили жители… угрожает и нам?
— А это меня не касается, — ответил Габаль с ненавистью. — Это ваше с ними дело.
— Если будете уважать договор с нами, никто не посмеет угрожать вам, — встрял Даабас.
Управляющий воодушевился:
— При свидетелях я признаю ваши права!
— Поужинай со мной сегодня, — попросила Хода Габаля. — Считай это материнской просьбой.
Габаль понял, чего она добивается, демонстрируя всем его дружбу с этим домом. Но он был не в силах отказать ей.
— Как скажете, госпожа, — ответил он.
42
Следующие дни для рода Хамдан, или рода Габаль, как его теперь называли, стали самыми счастливыми. Их кофейня распахнула двери, и поэт Радван вновь восседал на тахте, проводя рукой по струнам ребаба. Пиво лилось рекой, а в комнатах под потолком клубились облака гашишного дыма. Тамархенна танцевала, пока не надорвала поясницу. Уже никто и не думал о том, чтобы искать убийцу Кодры, а сцены встречи аль-Габаляуи с Габалем обрастали легендами. Эти дни оказались счастливыми и для Габаля с Шафикой. Он предложил ей:
— Давай пригласим аль-Балкыти пожить у нас!
Измученная болью накануне скорых родов, она проговорила:
— Да, пусть встретит появление внука на свет и благословит его.
— Ты мое счастье, Шафика! — с благодарностью сказал ей Габаль. — Сайда найдет себе достойного мужа в семействе Хамдан.
— Теперь его называют «семейство Габаль». Ты лучший из всех, кого знал этот квартал.
Он ответил, улыбаясь:
— Самым лучшим среди нас был Адхам. Как он мечтал о благополучной жизни, когда у человека нет другой заботы, кроме как петь песни! Для нас его мечта стала реальностью.
Однажды Габаль увидел, как пьяный Даабас отплясывал в кругу Хамданов. При приближении Габаля он лихо взмахнул дубинкой и сказал:
— Если не хочешь взять на себя охрану квартала, я займусь этим.
Габаль же закричал на него так, чтобы было слышно всем:
— В нашем роду нет места надсмотрщикам! Мы уподобились им, только когда нужно было защитить себя.
Даабас, не ответив, пошатнулся и вошел с остальными в кофейню.
Габаль с воодушевлением обратился к Хамданам:
— Из всех жителей улицы дед отметил вас своей любовью. Вы — господа этой улицы! Поэтому среди нас должны царить справедливость и уважение. Не смейте совершать преступления!
У Хамданов раздавались бой барабанов и пение. В то время как улица тонула в обычном мраке, по периметрам их домов были развешаны праздничные фонарики. Ребятня собралась на подступах к кварталу Хамданов и глазела издалека. Неожиданно в кофейню с мрачными лицами стали прибывать мужчины других родов. Их учтиво встречали, приглашали сесть и подавали чай. Габаль догадывался, что они пришли не просто поздравить. И интуиция не подвела его: самый старший из них, по имени Занати, начал:
— Габаль! Мы сыновья одной улицы, от одного деда. Сегодня ты господин улицы, самый сильный здесь. Но справедливость должна быть для всех, а не только для Хамданов. Ведь так?
Габаль ничего не сказал в ответ, лицо его выражало безразличие.
— В твоих руках восстановить справедливость на всей улице, — настаивал мужчина.
Однако, во-первых, Габалю не было дела до остальных жителей улицы. А сами они побаивались
