взвалить на себя такую задачу. Во-вторых, Хамданы всегда чувствовали свое превосходство над остальными, даже когда жили в унижении. Поэтому Габаль вежливо ответил:
— Дед завещал мне заботиться только о собственном роде.
— Но он дед нам всем, Габаль!
— Ну, это еще надо доказать, — вмешался Хамдан.
Хамдан впился взглядом в их лица, чтобы посмотреть, какое действие на гостей произвели его слова. Заметив, что лица их помрачнели, он продолжил:
— То, что мы ему родственники, он подтвердил на встрече в пустыне!
Занати, казалось, хотел ответить: «Ну, это еще надо доказать!» Но, пересилив себя, спросил Габаля:
— Ты рад тому, что мы живем в нищете и страдаем?
Габаль ответил без особых эмоций:
— Нет, конечно. Но это нас не касается.
Мужчина проявлял упорство:
— Как это может вас не касаться?!
Габаль спрашивал себя, по какому праву с ним так разговаривают, но не обижался. Одна половина его души была готова посочувствовать этим людям, другая говорила, что не стоит ввязываться в новые неприятности ради чужих. Да кто они, эти чужаки? Ответ прозвучал из уст Даабаса, который закричал на гостя:
— Вы забыли, как относились к нам, когда нам было хуже некуда?!
Мужчина долго сидел, опустив глаза, и потом сказал:
— А кто мог прямо высказать свое мнение тогда, кто мог посочувствовать открыто, когда здесь господствовали надсмотрщики? Пощадили бы они кого, выступи мы против их воли?
Даабас презрительно сжал губы, осуждая эти слова.
— Вы всегда завидовали нашему положению на улице. А сейчас завидуете еще больше, — сказал он. — Надсмотрщики тут ни при чем!
Занати от безнадежности понурил голову.
— Да простит тебя Всевышний, Даабас!
Даабас был немилосерден:
— Скажите спасибо, что мы не стали мстить вам!
В голове у Габаля метались противоречивые мысли, но он предпочел промолчать. Он опасался протянуть им руку помощи, но вместе с тем не хотел обижать их отказом. Сами же гости не знали, как им реагировать на язвительные упреки Даабаса и на холодные взгляды остальных Хамданов. Габаль молчал без намека на надежду. Мужчины поднялись, расстроенные, и ушли. Даабас подождал, пока они не скрылись из виду, показал им вслед неприличный жест и прокричал:
— Проваливайте, свиньи!
— Брань не пристала господам! — одернул его Габаль.
43
Настал тот знаменательный день, когда Габаль получил на руки долю семейства Хамдан с доходов имения. Пригласив членов своего рода, он уселся во дворе дома, где они одержали победу. С тех пор дом так и стал называться — дом ан-Наср[11]. Габаль пересчитал всех и распределил деньги поровну, не выделив никого, даже себя. Однако Хамдана не устраивала такая справедливость. Свое недовольство он выразил исподволь, обратившись к Габалю:
— Ты не должен ущемлять самого себя, Габаль!
Габаль нахмурился:
— Я взял две части — свою и Шафики.
— Но ведь ты глава этого квартала.
Тогда Габаль ответил громко, чтобы слышали все:
— Глава рода не должен обкрадывать своих сородичей.
Не утерпев, Даабас, с беспокойством следивший за этим разговором, вмешался:
— Габаль — это не Хамдан, Хамдан — не Даабас, а Даабас не Каабальха!
— Ты хочешь разделить наш род на слуг и господ?! — вскипел Габаль.
Даабас оставался при своем:
— Но среди нас есть владелец кофейни, есть бродячий торговец, есть нищий. Как же можно их уравнять? Я был первым, кто нарушил запрет надсмотрщиков и вышел на улицу, я первый, кому досталось от Кодры, я первый, кто встретил тебя в изгнании, я первый, кто поверил тебе, когда другие колебались!
Габаль рассердился еще сильнее.
— Хвастун и обманщик! Клянусь, такие, как ты, заслужили те унижения, которые пришлось пережить! — закричал он.
Даабас собрался упорствовать, но, заметив в глазах Габаля искры гнева, отступил и, не сказав ни слова, покинул собрание. Вечером он появился в курильне подслеповатого Атриса и сел с остальными, заказав кальян, чтобы позабыть свои заботы. Желая развлечься, он позвал Каабальху сыграть с ним в азартную игру. Они сели играть в шашки, и не прошло и получаса, как Даабас проиграл свою долю с доходов имения. Атрис, менявший воду в его кальяне, засмеялся:
— Вот не повезло тебе, Даабас! На роду, видно, тебе написано нищенствовать! Вопреки воле владельца имения!
Потеря мгновенно прочистила мозги от дурмана, и Даабас злобно пробурчал:
— Богатство так просто не уходит!
Атрис затянулся, проверяя, достаточно ли воды в кальяне.
— Но ты его уже потерял, брат, — сказал он.
Каабальха начал заботливо собирать деньги и уже занес руку, чтобы спрятать выигрыш за пазуху, как вдруг Даабас схватил его за руку и жестом показал, чтобы он вернул деньги. Каабальха нахмурился:
— Это уже не твое, у тебя нет права!
— Отдавай, навозный жук! — завопил Даабас.
Встревоженный Атрис посмотрел на обоих:
— Не ссориться в моем доме!
— Ты меня не обворуешь! — кричал Даабас, не выпуская руку Каабальхи.
— Отпусти! Я ничего не воровал у тебя!
— Скажешь, заработал на торговле?
— Зачем тогда сел играть?
Даабас врезал ему по лицу.
— Верни мои деньги! Не то кости тебе переломаю!
Вдруг Каабальха вырвал руку. Даабас, потеряв остатки разума, ткнул ему указательным пальцем в правый глаз.
Каабальха взвыл, вскочил на ноги и, рассыпав купюры на колени Даабасу, зажал глаз. Извиваясь от боли, он упал на землю, стал корчиться и стонать. Вокруг собрались люди, Даабас же подобрал деньги и сунул их себе в карман.
— Ты выколол ему глаз! — закричал перепуганный Атрис.
Даабас ужаснулся содеянному, потом резко встал и вышел.
Габаль стоял во дворе дома в окружении мужчин своего рода. Глаза его горели негодованием. Каабальха сидел рядом на корточках с повязкой на правом глазу. Даабас склонился перед Габалем, смиренно принимая его гнев, не произнося ни слова. Хамдан, желая успокоить разъяренного Габаля, учтиво сказал:
— Даабас вернет все деньги Каабальхе.
