— В Порт-Саиде я была всего один день, еще до войны.
— Несколько лет назад мы снимали там фильм «Палестинская девушка». Город тогда жил днем, а по ночам спал, как все города мира. Но едва в порт заходил пароход, город мгновенно просыпался, будь даже глухая ночь, и вновь жизнь в нем бурлила. Открывались лавки и увеселительные заведения, улицы наполнялись народом, слышалось веселое пение.
— А теперь?
— В нем нет никакой жизни.
Сания задумалась и вдруг спросила:
— Будет ли опять война?
Хусни покачал головой.
— В ближайшее время о войне не может быть и речи. Ее возобновление нам ничего не обещает. После июньского поражения для нас главное — выстоять…
— Солдаты рвутся в бой…
— Это естественно. Народ тоже готов воевать. А вот мы не знаем, чего хотим… О родина, моя дорогая родина! — заключил он, глубоко вздохнув.
— Мы теперь ни во что не верим, — сказала Сания грустно.
— Вы дети революции, вам и следует решать все проблемы… Дорогая, еще коктейль? — спросил Хусни, чтобы переменить тему.
Она отказалась.
— Ну а великолепный фильм, который я достал?
— О священнике и булочнице?
— Нет, о двух женщинах и мужчине. Затем появляется незнакомец и присоединяется к ним…
— Почему ты не женишься? Смотри, как бы твой поезд не ушел!
— Дорогая! Мой поезд давно ушел!
— Достойную жену найти можно всегда!
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, более приятном, или помолчим.
— Тебя устраивает такой образ жизни? — смело спросила Сания.
— Я как-то над этим не задумывался.
— Иногда меня пугает страсть к вещам, к их приобретению, пусть даже они необходимы, — возмущенно сказала она.
— И напрасно! Человеческое общество строится на принципе купли-продажи.
Сания топнула ногой и крикнула:
— Ну так будем мы смотреть твой новый фильм или нет?
VI
В кафе «Аль-Инширах» царила тишина, нарушавшаяся лишь бульканьем воды в кальяне. Ашмави притулился у двери, ужиная бобовой лепешкой. Абду Бадран сидел слева от Хусни Хигази и бдительно следил, не понадобится ли тому что-нибудь. Он был готов в любую минуту начать разговор. Но Хусни Хигази задумался. Он размышлял о том, как Абду справляется со всеми трудностями жизни и умудряется содержать большую семью при такой дороговизне. Как он сводит концы с концами? Ведь, казалось бы, они должны есть только хлеб и требуху, а жить в лачуге, во всем себе отказывая. Тем не менее дети Абду ходят в школу, двое из них — Ибрагим и Алият — окончили университет! Каким чудом живут правоверные? Вот он за одну ночь тратит столько, сколько иной семье хватило бы на добрых полгода! А ведь стоит на месяц-другой наступить перерыву в съемках, и его уже начинает грызть тревога. Каково же приходится Абду Бадрану, который каждый день работает как вол и все равно почти нищенствует! Алият убедила отца, будто покупает себе новые платья на деньги, которые зарабатывает переводами. И простак ей верит! Ему и в голову не приходит, что деньги девушке дает он, Хусни Хигази. О-хо-хо! Когда он узнал, что Алият — дочь Абду, ему стало не по себе. Прямо-таки совесть заговорила. Но неприятное чувство быстро рассеялось. Разве его совесть не чиста? Он ведь уважает Алият, не бросает ее, ни в чем ей не отказывает.
Хусни Хигази чуть было не спросил Абду, как ему все-таки удается обеспечивать семью, но тут же передумал. К чему портить свой полуночный отдых? Вдруг старик попросит взаймы!
Наконец Абду сам рискнул нарушить затянувшееся молчание.
— Ибрагим теперь жених Сании, сестры Марзука, — сообщил он.
Хусни уже знал об этом. Невеста получила от него кое-какие деньги, как и Алият. Но он сказал, не моргнув и глазом:
— Сохрани бог жениха и пошли счастье невесте!
— Хорошие люди, и живут вроде нас. Она служит в министерстве земельной реформы.
Внезапно в разговор вмешался Ашмави:
— Не нравится мне, когда женщины служат!
— В переулке Хилла все девочки учатся, а которые постарше, так уже работают, — заметил Абду.
— Ну и что? — заспорил старый чистильщик.
— Были бы у тебя дочери, ты бы так не говорил!
— Благодарение богу, он послал мне только четырех сыновей.
Хусни об этом услышал впервые. Он поинтересовался:
— А чем они занимаются, Ашмави?
— Старшие работают на бойне. Одному пятьдесят лет, другому шестьдесят, — и нехотя добавил: — Третий попал под трамвай, а четвертый в тюрьме.
Хусни опять повернулся к Абду и спросил:
— Ибрагим думает жениться теперь же или будет ждать мира?
— Это уж как он захочет. А по мне, лучше сегодня, чем завтра. Кто знает, когда кончится война?
— Пожалуй, никто, Абду.
— То-то и оно.
— И никого это не волнует.
— Нет, тут ты ошибаешься! Конечно, волнует! Просто люди никак не оправятся от горечи поражения.
Разговор о войне заинтересовал Ашмави, он поднялся и вошел в зал.
— Аллах не оставит нас своей милостью! — заявил он еще с порога.
— Лучше скажи: если аллах позволит! — посоветовал Хусни Хигази.
Но старик не заметил насмешки.
— Все в его воле! А только нам надо добиться победы! Иначе не быть миру на земле!
— А если дело кончится мирным урегулированием? — спросил Хусни.
— Не приведи бог! — воскликнул Ашмави, щуря подслеповатые глаза, и добавил, по-видимому желая засвидетельствовать могущество аллаха: — Пророк свидетель, вчера ночью я дважды приласкался с женой! Вот как!
— О чем ты говоришь, Ашмави! Постеснялся бы!
А старик продолжал:
— Веру мы потеряли, правы испортились!
«Да разве в этом дело?» — подумал Хусни Хигази.
VII
На тротуаре перед баром «Америкен» в ярком свете вывески толпилась молодежь. Одни лениво переговаривались, другие молчали, третьи, закрыв глаза, пританцовывали на месте. Прохожие с трудом
