честным, а работу свою делать мастерски и с удовольствием. Тогда и результат получится такой, что можно гордиться.
— Моими результатами, — Андрей ухмыльнулся, — вся компания раньше гордилась: и руководство, и летный отряд!
— Не хочу тебя обижать, — Борис Михайлович положил руку на плечо Антонову, — но той, прежней компании больше нет. Как знать, может, одна из причин и была в разобщенности: каждый занимался только своим делом, отвечал за себя. На остальных было плевать. Нельзя так в авиации! Здесь душу и пассажирам, и коллегам нужно отдать.
— Души не хватит! — Андрей раздраженно повел плечом, сбрасывая руку Михалыча.
— Вот ты сказал! — пилот-инструктор, к недоумению Антонова, рассмеялся. — Пойми, чем больше души ты вкладываешь в работу, в людей, тем шире она становится. Свойство у нее такое, ясно? А будешь жадничать, душа иссякнет — в чурбан превратишься.
— Как это?
— Так! — Михалыч нахмурил брови, презрительно сжал губы и закатил глаза, изображая гримасу «как вы мне все надоели!».
Андрей, взглянув на мастерское преображение пилота-инструктора, не выдержал и расхохотался.
— Что, не видел никогда? — Михалыч вернулся в привычный образ взрослого Винни-Пуха. — Приходишь в какой-нибудь чиновничий кабинет или к кассе в магазине, а тебя там такое встречает. Честное слово, даже смотреть противно, не то что разговаривать. Плевать этому борову или корове на тебя, ты их раздражаешь, они только и жаждут, что самоутвердиться за твой счет и с тебя же денег слупить. Не надо так, Андрюша: без нас дерьма в жизни хватает.
— Д-а-а уж, — протянул Антонов.
— Честь пилота дорогого стоит, — Михалыч улыбнулся, — ни пренебрежения, ни лжи, ни злости в нашей профессии быть не должно. Мы же каждую минуту отвечаем за жизни людей: здесь любая, даже мелкая, непорядочность или недостаток души могут привести к фатальным последствиям.
— Знаю, — Антонов кивнул.
— А знаешь, так давай учиться работать с людьми; уважать их и брать на себя ответственность за коллег. Фадеев тебе, друг-товарищ, только добра желает.
— Я понял, — мрачно произнес Андрей.
— Скажу по секрету, — Михалыч моментально отреагировал на кислый тон Антонова, — как профессионал ты его восхищаешь. Он мне сам говорил. Но отношение к жизни, Андрюша, надо бы поменять: проще будь, человечнее!
— Да я, — глаза Антонова от комплимента великого Фадеева заблестели, — я готов поменять! Вы только подскажите, что делать.
— Подскажем, — с улыбкой кивнул Михалыч, — поможем! Было бы желание, а все остальное приложится!
Сигнал у двери кабины не позволил Антонову ответить, он посмотрел в камеру и открыл. На пороге стоял улыбающийся Фадеев.
— Все, братцы, — радостно отрапортовал он, — можем лететь. Избавились от этого Савина! Выпроводили из самолета вместе с женой и двумя детьми. Эх, детишек их как жалко! Такие славные ребята, а никуда не летят из-за дебоширов родителей. Бедняжки.
— Думаете, — заинтересовался Михалыч, — Савину пятнадцать суток дадут?
— Черт его знает, — Михаил Вячеславович на секунду помрачнел, — я-то потребовал, протокол подписал. Только вот милиционер так гаденько улыбался, что теперь уже сомневаюсь.
Борис Михайлович подумал, что Савин, как обычно, отделается взяткой. Система у нас такая — дать милиции заработать. Он вспомнил, как сам с полгода назад летел пассажиром в родной городишко. Вез деньги — квартиру отцу купить. Что-то у родителей на старости лет не заладилось: задумали развестись. Делить хорошую трехкомнатную Борис смысла не видел, вот и предложил отцу что-нибудь подобрать. И как-то все впопыхах произошло — отец нашел хороший вариант, Борис снял с зарплатной карты деньги, купил билет и полетел. Только вот на свои наличные справки никакой не взял. А милиционеры портовые, как только увидели в его сумке пачки денег, привязались, словно пиявки! Без документов можно только шестьсот тысяч на внутренних рейсах провозить, а если больше у тебя — справку давай, что ты их заработал, а не украл. Борис уж и так, и эдак объяснял, что деньги эти — зарплата за несколько месяцев, что пилот он, в такой-то компании работает. Только при слове «зарплата» у ментов в глазах зажегся такой яркий огонь классовой ненависти, что стало ясно — никуда они сейчас Михалыча не выпустят. А там отец ждет, время сделки назначено, да и отгулов всего два дня. Надо лететь! Пришлось с этими акулами в погонах делиться, да еще в журнале их поганом писать, что претензий ни к кому не имеешь. Борис Михайлович тогда только зубами скрипел, подписываясь сто сорок седьмым номером «не имеющих претензий» за текущие сутки. А времени-то было одиннадцать утра! Это сколько ж они под разными предлогами граждан уже облапошили, какую сумму собрали?! Поначалу думал по возвращении разобраться, а потом, как всегда, закрутило, забылось. Работа, семья, заботы, командировки — не до того, одним словом. Зря, конечно. Чем больше им потакать, тем борзее они становятся.
— Да шут с ними, — Михалыч вздохнул, — главное, Савина вывели. Багаж-то успели снять?
— Успели! — улыбнулся Фадеев, — Евгений заранее распорядился.
— Тогда, — Михалыч улыбнулся в ответ, — даем закрытие дверей и отгон трапа?
Михаил Вячеславович кивнул, весело подмигнул Антонову и устроился в кресле командира. Все его существо теперь наполняло такое громадное счастье, что он буквально сиял: через несколько минут его машина вырулит на взлетно-посадочную полосу, оторвется от земли и принесет долгожданное чувство свободы.
Антонов смотрел на командира с благодарной улыбкой.
У Михалыча от сердца отлегло. С таким настроением в кабине можно хоть в кругосветное путешествие! Он пристегнулся и, приготовив контрольную карту, стал наблюдать за работой Андрея.
— Расчет скорости на взлетно-посадочной полосе, — бросил Фадеев.
— Скорость сто пятьдесят два, сто шестьдесят восемь, сто семьдесят восемь, — молниеносно выдал Антонов.
— Вводи, — кивнул командир, — проверка готовности к запуску.
— Есть.
Проверив состояние приборов, Фадеев связался с выпускающим техником на земле.
— Колодки убраны, готовы к буксировке, — прозвучало в наушниках.
— Спасибо.
— Добрый вечер, 777, — в наушниках появился голос диспетчера руления.
— Добрый! — радостно поприветствовал Фадеев. — 777, стоянка восемнадцатая, разрешите буксировку и запуск.
— 777, разрешаю буксировку и запуск. Седьмая точка.
— Вас понял.
Фадеев почувствовал, как машина сдвинулась с места и, увлекаемая за собой водилом, стала сдавать назад. В пассажирском салоне, как и положено, бортпроводники проводили проверку привязных ремней безопасности, открывали шторки иллюминаторов.
Еще пара минут — и будут запущены двигатели, громадный «Боинг-747» обретет собственную, зависимую только от командира, мощь.
Машина остановилась. Снова прозвучал голос диспетчера:
— 777, зона чистая, буксировка закончена.
— Понял, запускаем двигатели.
Один за другим заработали все четыре.
— Двигатели запущены, — доложил Фадеев.
— Вас понял, счастливого пути, — попрощались в динамике.
Фадеев проверил показатели на приборной панели, прислушался к мерному урчанию моторов, увеличил тягу.
