каждый день таскают по допросам и настаивают на какой-то там экспертизе. Хорошо, Люба подключилась и смогла благодаря связям Олежки затормозить этот процесс. Дескать, нужно дождаться возвращения матери девочки – без нее никого к ребенку не подпустят.
Боже! Ни в каком страшном сне Инна не могла себе такого представить! А что, если Павел не знает всей правды? Что, если Сашенька выгораживает Игоря? Инна вздрогнула: перед глазами пронеслась чудовищная картина. Нет! Она должна и обязана верить дочери!
Самолет, наконец, приземлился. Ополоумевшая Инна вскочила с места едва ли не сразу после того, как шасси коснулись земли. Павлу пришлось силой усаживать ее в кресло и пристегивать ремнем, пока нарушительница не ударилась головой о багажную полку при очередном толчке. Как только открыли дверь, Инна, не дожидаясь Павла, пулей выскочила вон. И, проклиная бесконечно длинные коридоры, понеслась к выходу.
– Мамочка! – закричала Сашка на весь аэропорт и бросилась к Инне, не обращая внимания на ленточные ограждения.
Повисла у мамы на шее, прижала ее к себе с такой силой, что дыхание остановилось. У Инны только теперь отлегло от сердца: с Сашенькой, слава богу, все хорошо!
– Сашенька, родная, – повторяла Инна сквозь слезы, – прости меня, доченька!
Сашка вцепилась в нее так, словно боялась, что мама вот-вот исчезнет. Как будто провели в разлуке не девять проклятых дней, а большую часть жизни. Наверное, так и было. Инна вздохнула с надрывом. Сашка испуганно отстранилась и с беспокойством на нее посмотрела.
– Что у тебя с лицом?
– Ничего страшного, – Инна отмахнулась, не в силах оторвать взгляда от дочери, – папа ведь говорил тебе, я чуть-чуть отморозила щеки, вот и попала в больницу.
– Как же так можно?! – В Сашкиных глазах стояли слезы жалости. – Надо было одеваться теплее.
– Надо, – Инна растроганно смотрела на своего повзрослевшего ребенка.
– А этот, – Саша, наконец, вспомнила об отце и сжалась в комок, – Павел Семенович с тобой прилетел?
Инна обернулась и увидела смущенного Конунга в теплых брюках, зимнем пальто с облезлым мехом, по которому раскинулась длиннющая борода. Выглядел он в такой одежде странно – Инна успела привыкнуть к его церковным одеяниям, – но перед вылетом твердо решил, что для дочери будет сложно, если в первый же день знакомства она увидит отца в рясе. И так еще неизвестно, как девочка примет чужого, по сути, мужчину; сумеет ли справиться с детской обидой.
Поймав взгляд Инны, он подошел ближе. Волнение читалось на его лице и в каждом движении. Не сумев сразу заговорить, Павел несколько раз кашлянул.
– Здравствуй, доченька, – произнес он тихо, осипшим голосом.
– Здравствуйте.
На Сашу было больно смотреть: она вся дрожала, словно от холода, и старалась отодвинуться от Конунга подальше. Инна переводила взгляд, полный отчаяния, с отца на дочь, не в силах ничего сделать, и ругала себя.
Она одна виновата в том, что ее ребенок не принял отца! Нужно исправлять ситуацию, избавлять Сашеньку от всего, что она считала «правдой о папе» долгих пятнадцать лет. Инна знала: только ради этого Господь спас ей жизнь.
– Пойдемте! – Инна взяла Павла и Сашу за руку и одновременно сжала их ладони. – Возьмем такси.
В машине она села назад рядом с Сашенькой, а Павел расположился в переднем кресле. Повисла тягостная тишина: ни дочь, ни отец не в состоянии были выйти из оцепенения, и Инна могла представить себе, что творится у них в душе. Конунг, несмотря на рассказы Инны, не ожидал, что увидит взрослую девушку. Наверное, в его воображении дочка так и осталась шестилетним ребенком и должна была выглядеть точно как на фотографиях, которые Инна давным-давно ему посылала. А у бедной Сашеньки и вовсе смешалось все в голове. Она с раннего детства считала отца исчадием ада, и переломить это отношение, каким бы открытым и добродушным Павел ни был, окажется непросто. Пройдет немало времени, прежде чем дочь осознает все и поймет.
И это после того, как Инна совершит самый сложный в своей жизни поступок – признается ей во всем. Как же страшно Инне было даже думать об этом! Она боялась потерять любовь собственного ребенка, представ перед дочерью в истинном свете.
Молча – Инна только попросила таксиста громче включить музыку – они доехали до дома, молча поднялись на второй этаж. Саша открыла дверь в квартиру и, первой проскользнув в нее, спряталась в своей комнате. Павел вошел вслед за Инной.
– Ты голоден? – спросила она.
– Нет, – он оглядывался смущенно, – в самолете кормили.
– Я не заметила…
– Иннушка, не беспокойся, – он поставил чемодан на пол, но пальто снимать не стал, – я в Москве со студенческих лет не был. Поеду, прогуляюсь по городу.
– Куда ты?!
Она выскочила вслед за ним в подъезд, но он повелительным жестом остановил ее.
– Так будет лучше, – Павел посмотрел Инне в глаза, – я скоро вернусь.
Инна, растерянная, захлопнула за Конунгом дверь. Почему она никогда не думала о том, что рано или поздно отец с дочерью могут встретиться?! Не понимала, сколько боли причинит им вся та ложь, в которой они жили долгое время?! Решительно сбросив куртку и сапоги, Инна подошла к двери в комнату дочери, но в последний момент застыла как вкопанная.
– Мама! – услышала она тихий голос Саши. – Что ты там прячешься? Заходи.
Инна вошла. Задыхаясь от волнения, приблизилась к кровати, на которой сидела Саша, скрестив по- турецки ноги.
– Можно? – робко спросила мать.
– Конечно! – дочь подвинулась.
– Как ты? – спросила Инна и опустилась рядом, осторожно заглядывая ребенку в глаза.
– Все норм.
– Сашенька, – Инна взяла дочку за руку, потом отпустила ее. Схватилась за край покрывала, начала его теребить.
– Да что с тобой? – не выдержал ребенок.
– Мне очень стыдно! – произнесла Инна, пряча глаза, и почувствовала, что перешла Рубикон: назад пути нет. – Если бы люди от стыда умирали, я давно была бы покойницей.
Саша посмотрела на мать с изумлением, и этой короткой заминки оказалось достаточно для того, чтобы решиться: волнуясь, срываясь на каждом слове и сжимая до боли переплетенные пальцы, Инна заговорила. Она рассказывала все, с самого начала – с того счастливого дня, когда повстречала Конунга, и до конца – смерти Елены Андреевны и рождения Саши. Она призналась в самом страшном своем грехе и не остановилась, даже когда Саша закрыла руками лицо, сгорая от стыда за свою сумасшедшую мать, а потом вскочила с кровати и встала к Инне спиной, глядя в окно.
Инна рассказала о письмах. О том, что Павел давно просил о встрече с дочерью, но она не позволяла: боялась, что Сашенька полюбит отца, который никогда не будет жить с ними. И дочь станет метаться меж двух огней, начнет оставлять Инну одну, забудет о матери…
Когда слова иссякли и добавить к ним было нечего, Инна сжалась в комок, предвидя реакцию дочери. Сейчас начнется крик, будет самая страшная в их жизни истерика. Разве можно рассказывать ребенку о таких вещах?! Она только что разрушила до основания мир, в котором жила ее дочь, исказила все, что раньше казалось понятным и правильным!
Саша напряженно молчала. Ее плечи то поднимались, то опускались от прерывистого шумного дыхания, словно она вот-вот готова была взорваться. И не было ничего страшнее этой паузы в ожидании приговора, после которого, возможно, Инне уже незачем будет жить.
– Мама, – не оборачиваясь, едва слышно произнесла, наконец, Саша, – не бойся! Я все равно тебя люблю.
Не выдержав, Инна уронила лицо в ладони и разрыдалась. Она не могла остановиться: все вздрагивала
