Вечером, когда «хлебный отряд» возвращался к палатке на мысе Венера, девушки развлекали моряков пением и танцами. Таитянки обожали беседы, их любопытство не знало предела. Особенно островитянок интересовало, как выглядят европейские женщины, во что они одеваются, какую употребляют косметику, что едят вместе с мужчинами, а что отдельно, как они любят своих мужчин. Хотя большинство моряков не понимало языка, очень легко объяснялись жестами. Благодаря коммерческим талантам канонира Пековера ежедневно на ужин подавались огромные порции жареной свинины, ямс и плоды хлебного дерева. То, о чем моряки не могли и мечтать в Англии, здесь стало будничным делом. Вкусив райской жизни, очень трудно потом отказаться от нее ради пресловутого чувства долга и неопределенного будущего военного моряка.
Пока маленький отряд лейтенанта набивал палатку саженцами, капитан Блай каждый день принимал в душной каюте вождей острова, где состоялись обильные трапезы. Помаре очень ревниво относился к этим визитам именитых соплеменников и всегда был готов оставить свой пост возле палатки ради доброго обеда.
Железный капитан тоже поддался чувству всеобщего праздника и проявлял известное чувство юмора. Матрос Милпуорд, выполнявший на корабле по совместительству функции брадобрея, захватил с собой из Англии болванку с искусно нарисованным лицом, какие выставляли в лондонских цирюльнях для показа причесок. Милпуорд аккуратно причесал голову, надел ее на палку и с помощью нескольких выкроенных кусков материи придал ей вид женщины.
Когда прибыли очередные гости и увидели манекен на палубе, посыпались возгласы:
– Какая красивая англичанка!
– Это жена Параи?!
Одна таитянка подбежала к ней с подарками. Матросы покатывались со смеху. Но даже узнав, что это не настоящая женщина, таитяне продолжали восхищаться манекеном и просили капитана привезти подобных кукол в следующий раз.
Через месяц сбор саженцев был закончен, побеги посажены в горшки, ботаник Нельсон доложил, что все деревца принялись, но капитан не спешил в обратный путь: с ноября по март из-за противных ветров невозможно пройти через Торресов пролив из Тихого океана в Индийский. А возвращаться через мыс Горн не имело смысла – саженцы погибнут от холода. Поневоле Блаю пришлось еще несколько месяцев дожидаться на острове благоприятных условий плавания. Сама природа вмешивалась в планы капитана, давая возможность психологически созреть мятежу в душах матросов.
Продолжались стычки капитана с плотником. Перселл отказался выточить точильный камень для Хитихити.
– Мои обязанности старшего плотника ограничиваются нуждами корабля и команды, – заявил плотник. – Достаточно того, что я убил целую неделю, сколачивая сундуки для ваших друзей-дикарей. С меня довольно, сэр.
Перселла можно понять: он работал в то время как его товарищи предавались радостям жизни. Возвращавшиеся из увольнения на берег рассказывали удивительные вещи.
Напившийся кавы матрос Мэтью Томпсон не явился вовремя на корабль, вызывающе разговаривал с капиталом и получил за это двенадцать ударов плетью. Столько же боцман всыпал помощнику кока Лембу проворонившему кражу кухонного топора. Накапливалась злоба, раздражение, которые усиливались резкой контрастностью между упоительной жизнью на острове и на палубе королевского судна, где царили суровые законы службы.
Начался сезон дождей. Погода переменилась, подул северо-западный ветер.
Десятого декабря, ошибочно предположив, что может один справиться с бутылкой рома, умер доктор Хагген. Ослабленный алкоголем организм эскулапа не выдержал условий тропиков. Предусмотрительный капитан на этот случай еще в Англии завербовал в команду Томаса Ледуорда, запасного врача, который до недавнего времени исполнял обязанности простого матроса. Блай запретил всем под страхом наказания употреблять спиртные напитки, даже предусмотренную уставом вечернюю порцию рома заменил на кокосовое молоко. Еще великий Кук заметил, как пагубно влияет на человека спиртное в жарком и влажном климате.
Матаваи, несомненно, самая очаровательная бухта в мире, но не самая безопасная. Первый же серьезный шторм чуть не погубил корабль. Каким-то чудом якорные канаты удержали судно. Лейтенант Флетчер, наблюдая опасную ситуацию с мыса Венеры, невольно подумал: «Если „Баунти“ сорвет с якорей и выбросит на скалы, то можно будет надолго остаться на райском острове!..»
Блай решил перевести корабль в бухту Тоароа, более защищенную от ветра. Погрузили горшки с саженцами, следом на каноэ прибыл обеспокоенный Помаре, расплакался, думал, что англичане отплывают совсем, ведь на борту оставалось еще много соблазнительных предметов, например, мушкетов, с помощью которых он надеялся сокрушить своих врагов. Помаре умело играл свою роль, искусно вплетая ее в правила местного этикета. Горе и радость на Таити полагалось проявлять чувственно.
Во время перехода при встречном ветре в бухту Тоароа штурман Фрайер, командовавший маневрами, посадил «Баунти» на мель. Все обошлось благополучно, но капитан был, как всегда, вне себя от неумелых действий штурмана.
На новом месте стоянки, прикрытой от ветров зелеными горами, все пошло по-прежнему: по два человека Блай ежедневно отпускал в увольнение на берег. Прилегающие земли принадлежали младшему брату Помаре Ваеатуа, и местные женщины здесь были нисколько не хуже красоток с залива Матаваи.
Дух Южных морей опасен для европейца. Влажный зной, праздность поражают не только мышцы, но и мозг. Часть команды находилась в блаженном состоянии размягчающей лени. Жажда деятельности таяла под жарким солнцем, даже боцман и старшины соблюдали только видимость службы, считая дни до увольнения.
Лейтенант Флетчер жил на берегу в небольшом форте из палаток и навесов, где помещались временная оранжерея, торговая лавочка Пековера, корабельная кузница и нечто вроде санатория на несколько мест.
Несмотря на то, что наступил зимний сезон, температура даже ночью не падала ниже 18°С. Переменная облачность смягчала зной тропиков, частые дожди были теплыми, земля быстро высыхала, и снова выглядывало солнце. Радуга, словно мостики, висели между вершинами, славный бриз с моря морщил воды залива, шелестел пальмами над лагерем англичан.
В бухте, окольцованной полукружием гор, таитяне каждый день образованной на досках по волнам прибоя, со смехом старались схватить руками хлопья пены, уносимые ветром с гребней волн52.
Однажды прелестным свежим утром, пока помощник кока Маспретт готовил завтрак, лейтенант Флетчер с гардемарином Стюартом отправились на прогулку. У тихой заводи, под фиолетовой тенью деревьев они встретили девушку. Она только что искупалась и укладывала влажные волосы в высокую прическу. Непуганые ласточки садились ей на руки, весело чирикали. Фея заулыбалась, заметив моряков, гибко, одним движением, поднялась на ноги, с достоинством расправила плечи. На полных грудях дрожали капельки влаги.
– Разве чужестранец не узнает Мауатуу? – спросила статная красавица на своем певучем языке. От нее исходило пленительное благоухание.
– Изабелла? – растерялся и обрадовался в одно и то же время Флетчер. – Что ты здесь делаешь?
Мауатуа пришла проведать своего белого тане, но если он не рад ее видеть, она уйдет и тогда никогда больше не будет любить его.
Таитянки не только страстные, но гордые и своевольные, обидчивые, умели показывать и коготки. Продолжая осыпать любовника женскими упреками, Мауатуа оделась с искусством профессионалки- стриптизерки в белоснежную тапу53, с достоинством подняла подбородок. Не понявший из длинной тирады таитянки почти ни слова, Флетчер по наигранно-гневному лицу девушки догадался о ее чувствах.
– Мауатуа – ароа54, – рассмеялся офицер. – Кристиан – ароа. Пойдем, Изабелла, с нами завтракать, – добавил он по-английски. – Не бойся, я никому не скажу, что ты ела с мужчинами.
5 января 1789 года при смене вахты в четыре часа утра помощник штурмана Эльфинстон поднял
