соплеменникам управление парусами и назначение всех предметов па судне. Подобно многим европейцам, он заменял знания невозмутимым апломбом и находил ответ на любой вопрос.
Попрощаться прибыли братья Помаре с многочисленной свитой, тайно и с подругами англичан. Одни, объятые тихой печалью, пускали слезу, другие соревновались в том, кто из них будет громче кричать, однако внимательному взору было заметно, что в поведении таитян больше притворства, чем истинной печали.
Многие моряки знали, что их темнокожие красавицы скоро принесут им детей. Видя, как убиваются женщины перед разлукой (по таитянскому обычаю, выражая большое горе, следовало расцарапать себе лицо), матросы невольно сравнивали таитянок с женами и подружками, оставшимися дома, и эти наблюдения говорили не в пользу последних.
Помаре на прощание спросил Блая, останутся ли они друзьями, когда перетане вернутся?
– Конечно, – кивнул капитан. – Король Англии щедро наградит своего друга Помаре за саженцы хлебного дерева.
Вождь выразил глубокое удовлетворение ответом, спустился в шлюпку в полной уверенности, что его догадки подтвердились: Британия – бедная страна, и перетане приплывали за едой для Георга III.
4 апреля 1789 года «Баунти», распустив веер парусов, покинул единственную страну в мире, где люди жили в собственное удовольствие.
Моряки с щемящим чувством утраты несбывшейся мечты украдкой поглядывали в сторону погружавшегося в море счастливого острова, где и им бы хватило места. Прощай, Таити, страна любви…
На смену хейвам пришли суровые будни службы. С каждым проплывающим мимо островом Полинезии все нереальнее становилась мечта остаться в мире, где нет плетей и каторжного труда. На Таити даже к простым матросам полинезийцы относились как к людям высшего сословия, а здесь, на корабле, снова вышедшем в далекое плавание, за один день они опять стали людьми низшего класса. После пяти месяцев привольной жизни матросам трудно было вернуться к старому жесткому распорядку, а капитан особенно строго следил за дисциплиной.
9 апреля, словно символическое предупреждение, в десяти ярдах за кормой с большой скоростью промчался смерч, поднимая в воздух и закручивая в спираль тонны воды.
Поравнявшись с островом Анамука, который Блай хорошо знал по плаванию с Куком, «Баунти» бросил якорь, чтобы пополнить запасы дров и свежей воды. Корабль окружили множество туземных лодок с плечистыми гребцами. Капитан отправил на берег отряд под командой лейтенанта Флетчера и помощника штурмана Эльфинстона.
– Оружие применять только в крайнем случае, – напутствовал Блай офицеров. – Нам не нужны неприятности.
Девять англичан, погрузив пустые бочки на баркас, высадились на остров. Толпа туземцев, окружив маленький отряд Флетчера, стала теснить моряков, нахально выхватывать у них из рук инструменты, срывать шляпы с голов. Лейтенант, первый раз оказавшийся в подобной ситуаций, растерялся. Вызывающим поведением дикари сильно отличались от добродушных жителей Таити.
Флетчер приказал отступать. Капитан встретил офицеров убийственными замечаниями:
– Вы испугались… Да, это, конечно, сложнее, чем таскать девочек по кустам, здесь надо иметь мужество, которого вы лишены, лейтенант. Жаль, что это проявилось только теперь…
– Вы сами дали приказ не стрелять, капитан, – побледнел Флетчер. – Я не заслужил ваших оскорблений.
Капитан презрительно пожал плечами.
– Заслужили, Кристиан.
На следующий день за водой отправился штурман Фрайер. На борт прибыли местные вожди, друзья Кука, которые помнили и Блая. Десанту под командой штурмана больше не препятствовали, и матросы принялись за работу. Пока наполнялись бочки, двое дикарей плескались в воде возле баркаса, чтобы замутить ее, а третий тем временем нырнул, перерезал трос и стянул якорь. Четвертый пловец искусно оттягивал трос, чтобы не было слабины, дав возможность виртуозному воришке скрыться с редкостным трофеем.
Взбешенный случившимся, Блай сгоряча распорядился задержать на борту всех прибывших вождей, пока не отдадут якорь, но оказалось, что воры были с соседнего острова. Успокоившись, Блай понял: подобными методами все равно не вернуть утрату. Капитан велел достать из трюма запасной якорь и загладил свой промах, щедро одарив вождей. Ссориться с дикарями не входило в планы экспедиции.
Во время короткой стоянки к судну вместе с туземцами подплывал и разговаривал с моряками загорелый европеец, беглый матрос с какого-то корабля. Он сказал, что уже несколько лет живет среди дикарей и даже стал вождем одного из племен. Соблазнительный наглядный пример произвел впечатление на матросов.
Пополнив запасы. «Баунти» отправился дальше. Слуга Блая Джон Смит и эконом Сэмюэль зорко следили за всем, что происходит на корабле, докладывали капитану о всех нарушениях. С каждым днем атмосфера становилась все тягостнее. Флетчер особенно ранимо воспринимал колкие, обидные замечания Блая, расстраивался и делал еще больше ошибок, которых не позволяли себе даже гардемарины. Блай лютовал, в гневе не раз грозился выбросить «сосунков» за борт еще до Торресова пролива.
Приближался знаменательный день. 26 апреля матросу Кинталу за кражу бутылки рома капитан назначил двенадцать ударов плетью. Приводить порку в исполнение поручил матросу МакКою, другу и напарнику Кинтала. В английском флоте каждый матрос имел «братишку», с которым рядом спал, заботился о нем, если он заболеет, страховал его на службе, делил с ним все тяготы и редкие радости матросской судьбы. Невольный палач МакКой бил недостаточно сильно, и Блай приказал добавить еще десять плетей. На двадцатом ударе Кинтал не выдержал, закричал, а бледный как полотно МакКой в сердцах выбросил плетку к борту.
«У него нет сердца, – скрипя зубами, думал Кристиан о капитане. – Это чудовище».
Ради благополучного завершения плавания Блай шел на самые крутые меры, которые помогут ему вытравить из команды опасный для службы расслабляющий вирус Южных морей. Поротые матросы ненавидели капитана, злоба копилась, нарывала с болью, как гнойная язва.
Достаточно было искры, чтобы полыхнуло пламя.
Утром следующего дня, сразу после завтрака, Блай поднялся на палубу для обхода своих владений. Между лафетами пушек лежали кучи кокосовых орехов, закупленных на острове Анамука. Капитану бросилось в глаза, что одна из куч, где были сложены орехи, подаренные вождями лично ему, уменьшилась на половину.
– Сэмюэля ко мне, быстро, – отрывисто бросил капитан слуге Джону Смиту.
Через минуту эконом предстал пред потемневшими очами Блая. Сэмюэль слишком хорошо знал капитана, чтобы сразу почувствовать: накатывается очередная буря.
– Куда, черт возьми, Сэмюэль, делись мои орехи?
– Я не знаю, сэр. Надо спросить кого-нибудь из ночной вахты лейтенанта Флетчера.
– Так спросите, Сэмюэль, – загремел Блай. – Я, что ли, должен заниматься вопросами продовольствия? Ночью исчезают орехи, а эконом дает советы капитану! Разбудите лейтенанта Флетчера.
Когда Блай начинал бушевать, просыпался и мертвый. Расслышав сквозь сон свое имя в гневной тираде капитана, Флетчер открыл глаза, в тревоге быстро оделся, выскочив из каюты, встретил у трапа эконома.
– Вас требует к себе капитан, сэр, – пробормотал Сэмюэль.
Блай с закипевшим сердцем расхаживал между пушек, в раздражении вертел в руках маленькую плеточку. Заметив приближающегося лейтенанта, капитан остановился, расставил пошире ноги, набычился.
– Куда делись мои орехи, Флетчер?
– Я не знал, что они ваши, сэр.
– Что это значит, лейтенант? Вы что, сожрали их?
Флетчер облизнул пересохшие губы.
– Может быть, я и взял ночью орех, так как хотел пить, но уверяю, капитан, я не знал…
