публикации повести «Один день Ивана Денисовича». «Может быть, я ненормальный, может быть, все мы ненормальные. Но ведь Твардовский не был ненормальным, а он не раз говорил, что эта повесть великое произведение и что Солженицын большой писатель». Хрущёв часто и с большим уважением говорил о Твардовском, просматривал все номера «Нового мира», читал в них повести и романы Ф. Абрамова, В. Тендрякова, Ч. Айтматова, Б. Можаева. Хрущёв любил поэзию Твардовского — она была ему понятна. Но Пастернака он понять не мог, хотя и жалел об ожесточённой кампании против Пастернака, поднятой в 1959 — 1960 годах. Часто перелистывая стихи поэта, Хрущёв бросал чтение: такая поэзия ему была чужда.
Узнав от родных о бегстве на Запад дочери Сталина, Светланы, Хрущёв не поверил этому. Он давно знал Светлану Аллилуеву, встречался с ней. Для Хрущёва казалось очень важным, что Светлана, в отличие от сына Сталина, Василия, публично поддержала решения XX и XXII съездов партии и выступила по этому поводу на одном из партийных собраний. «Она не могла бежать из СССР Вы не знаете, насколько она была предана коммунизму. Здесь какая-то провокация». Но, услышав по «Голосу Америки» подробности бегства Аллилуевой, Хрущёв был уязвлён и потрясён. Он долго не хотел ни с кем говорить об Аллилуевой.
Неодобрительно отзывался Хрущёв об интервенции советских войск в Чехословакии. «Можно было сделать как-то иначе, — говорил он. — Это большая ошибка». Рассуждая о событиях в Венгрии, Хрущёв доказывал, что в Венгрии всё происходило иначе. Венгрия была в годы войны противником СССР, там уже находились советские войска, и там действительно стала побеждать контрреволюция и начинали убивать коммунистов. А в Чехословакии коммунисты прочно держали власть в своих руках. Хрущёв часто хвалил Яноша Кадара, напоминая о том, что именно он, Хрущёв, одобрил выбор Кадара. С большим беспокойством следил
Хрущёв за перипетиями «культурной революции» в Китае и военными столкновениями на советско- китайской границе Он не доверял китайским лидерам и с неприязнью говорил о них. Но он одобрял первые шаги к разрядке с Западом, начатые в 1969 — 1970 годах.
Со временем Хрущёва стала обуревать жажда деятельности. Неожиданно для родных он увлёкся фотографированием. Обеспечив себя фотопринадлежностями, он добился немалого мастерства в фотографии. Правда, он оставался очень ограничен в выборе объектов для фотографирования. Чаще всего это была сама природа: поле, ветки деревьев, цветы, птицы. Однако и теперь главным увлечением Хрущёва оставалось возделывание земли — сад и огород. С ранней весны и до поздней осени большую часть времени Никита Сергеевич проводил в заботах о своём небольшом хозяйстве. Он выписывал и доставал множество семян различных культур, в том числе и из южных районов. Конечно, были у него на участке и разные виды кукурузы. Гордостью Никиты Сергеевича стали помидоры. В 1967 году он сумел вырастить около 200 кустов помидоров особого сорта с плодами до килограмма весом. Хрущёв не ленился вставать ещё до восхода солнца — в 4 часа утра, чтобы полить эти чудо-помидоры. Большую часть их он не успел убрать, неожиданные ранние заморозки погубили урожай. Хрущёв тяжело переживал это стихийное бедствие. Он не мог жить без экспериментов. Так, например, он увлёкся гидропоникой. Заказав трубы нужного диаметра, Хрущёв, в прошлом опытный слесарь, несмотря на «преклонный возраст» и «состояние здоровья», сам гнул эти трубы и высверливал в них отверстия. Старательно приготовляя необходимые растворы, он пытался, часто не без успеха, получить урожай из посаженной в отверстия трубы рассады. Он с уверенностью говорил родным, что гидропоника — это завтрашний день сельского хозяйства. Однако вскоре убедился, что огурец или помидор, выращенный в трубе, обходится слишком дорого. На следующую весну родные не увидели в огороде знакомых труб. Простые грядки оказались всё же привычнее и лучше.
В первые годы Хрущёв страдал от одиночества, его навещали в Петрово-Дальнем только близкие родственники. Постепенно круг людей, с которыми встречался Хрущёв, стал расширяться. К нему приезжали некоторые из пенсионеров, знавшие Никиту Сергеевича ещё по работе на Украине. Дважды невестил Хрущёва поэт Евтушенко, несколько часов провёл в Петрово-Дальнем драматург Шатров, которому он сказал о своём желании написать мемуары. Шатров был очень удивлён при личном общении как простотой и здравым смыслом Хрущёва, так и незнанием некоторых элементарных фактов нашей истории и общественной жизни. Об этой встрече драматург недавно вспоминал: «У меня, — писал Шатров, — был разговор с Хрущёвым, когда он стал уже пенсионером союзного значения. Так вот, он мне сказал: „У меня руки по локоть в крови. Я делал всё, что делали другие. Но если бы предстоял выбор, делать этот доклад или не делать, я бы обязательно пошёл к трибуне, потому что когда-то это всё должно кончиться“ Чувство покаяния, которое было у этого человека, дало возможность вести диалог. Как нам не хватает этого чувства!» (Речь идёт о докладе на XX съезде. —
Навестила Хрущёва приёмная дочь Луначарского Ирина Анатольевна. Именно Хрущёв разрешил открыть в Москве Квартирумузей Луначарского, о чём давно и бесплодно хлопотала семья наркома. Хрущёв мало знал Луначарского, принадлежавшего к другому поколению партийных руководителей, поэтому Никита Сергеевич долго и подробно расспрашивал Ирину Анатольевну.
Скучая, Хрущёв заводил долгие разговоры не только с работниками, своей охраны. В соседнем посёлке имелся дом отдыха, и Никита Сергеевич часто заходил на его территорию. Его сразу же окружали отдыхающие, и их беседы затягивались порой на несколько часов. Со сменой состава отдыхающих менялась и аудитория, так что директор санатория мог бы занести беседы с Хрущёвым в список регулярно проводимых мероприятий. Собеседники не стеснялись задавать Хрущёву и острые вопросы, но он был опытным полемистом. Во время своих прогулок Хрущёв заходил и на поля близлежащих колхозов и совхозов. Однажды он заметил небрежно и плохо возделанное поле. Он попросил позвать бригадира, который пришёл вскоре с председателем артели, и довольно резко, но справедливо начал ругать их за плохую агротехнику. Руководители колхоза сначала немного растерялись, но затем председатель колхоза, задетый, видимо, не столько резкостью, сколько справедливостью замечаний, грубо ответил, что Хрущёв, дескать, уже не глава правительства и нечего ему вмешиваться не в свои дела. Хрущёв долго переживал как большую неприятность этот эпизод. Однако в целом отношения Хрущёва с колхозниками и рабочими соседних деревень были хорошими. Однажды в соседнее село приехали крестьяне из другой области. Узнав, что рядом на даче живёт Хрущёв, подошли к забору. Сделав что-то вроде подставки, они заглянули через высокую ограду. Хрущёв в это время что-то делал на своём огороде. «Не забижают ли тебя здесь, Никита?» — спросил один из стариков. «Нет, нет», — ответил Хрущёв.
Хрущёв всегда принимал участие в голосовании по месту прописки. Участок, где он был зарегистрирован как избиратель, заполнялся в день выборов иностранными корреспондентами, которые приезжали посмотреть на Хрущёва и задать ему несколько вопросов. Но теперь он избегал пространных разговоров с корреспондентами и никогда не критиковал людей, сменивших его у кормила власти.
Некоторые из представителей московской интеллигенции иногда звонили Хрущёву по телефону, чтобы поздравить его с праздником или сообщить о каком-либо событии. Эти проявления внимания всегда радовали Хрущёва. Нередко звонил ему Пётр Якир, семья которого после реабилитации поддерживала дружеские отношения с семьёй Хрущёва. Никита Сергеевич вначале живо откликался на сообщения Якира — главным образом о попытках реабилитации Сталина. Но затем эти частые звонки стали вызывать у него недоумение и раздражение. «Чего он добивается? — сказал как-то Хрущёв. — Если он провокатор, то он ничего не получит от наших бесед. Я и так всегда говорю то, что думаю». Звонил однажды ему Лён Карпинский, сын видного партийного публициста и друга Ленина В. Карпинского. Это было в апреле, когда Хрущёву исполнилось 75 лет. Карпинский зашёл к своим друзьям в редакцию «Известий». Стал вспоминать о временах Хрущёва. «Давайте позвоним ему, — предложил Карпинский. — У меня есть его телефон. » К аппарату подошёл сам Никита Сергеевич. Лён представился ему, напомнив, что их когда-то знакомил редактор «Правды» Сатюков. «Мы воспитаны XX и XXII съездами партии, — сказал Карпинский. — И мы всегда будем помнить вашу роль в разоблачении Сталина и реабилитации его жертв. Я уверен, что именно эти события в конечном счёте будут определять значение нашей эпохи и вашей деятельности. И мы все тут собравшиеся желаем вам в день вашего рождения хорошего здоровья и долгих лет жизни».
Хрущёв был обрадован и растроган. Он сказал, что не помнит самого Лена Карпинского, но хорошо знал и часто слушал его отца. «Мне особенно приятно, что вы сказали от людей молодого поколения. И я желаю вам успеха». Вообще 75-летие Хрущёва не прошло незамеченным в западной прессе. Он получил из-за границы много телеграмм, в том числе от де Голля, английской королевы, от Яноша Кадара.
С годами Хрущёв стал более критически относиться к себе и своей деятельности. Он признавал немало
