пропадают внутри, а по самой поверхности огоньки синие замельтешили, в виде крохотных смерчей. И быстрёхонько этак загадочный аппаратик давай от купола «Протея» отдаляться, причём вверх, в небо. Едва скрылся в тучах – опять молнии в барьер забарабанили…
Очнулся я, глянул на карту – мигом учуял неладное. Да только, как говорится, после драки кулаками не машут. Пришлось проглотить пилюлю под названием «Большое затемнение». Теперь вам ясна картина? «Протей» измыслил планетарный спектакль единственно ради того, чтобы автоматы, заделывая энергетическую брешь, на две-три минуты сняли силовой барьер. Это предусмотрено при чрезвычайных обстоятельствах. Их-то, чрезвычайные, он и создал… И раньше ломал я голову: ну как он сможет лунорадуний незаконно, так сказать, передать, а оказалось, проще простого – в виде плазмы.
Дальнейшее вы знаете: допросы в Сенате, голосование, ущербные луны, заточение на леднике Туюк-Су. А беднягу «Протея» лишили работы, он теперь как в анабиозе. Летят инопланетяне плазменно- биологические, меня, засоню, похваливают, «Протею» честь воздают. Одно утешение: странствовать им не один годочек, долго матушку-Землю помнить будут…
Емельян встал, и я поднялся вслед за ним.
– Небось расхотелось дельце моё пересматривать.
Я спросил:
– Лично для вас что-либо осталось неясно в истории с «Протеем»?
– Только одно. Что он имел в виду под вторым этапом помощи тому кораблю у Юпитера? И кто меня уведомит? Хотя в нынешнем моём жалком положении уведомить могут лишь лучи солнышка. Или этот вот расцветший жасмин. А ещё лучше, пусть лавина сорвётся с любого склона этих вершин, да вот хотя бы с пика Абая. Читали Абая, ну хотя бы «Слова назидания»? Некоторые мысли под стать Монтеню, Флоренскому, Ге Яну. Послушайте… Вот как Абай мыслил: «Я не встречал ещё человека, который, подлостью разбогатев, нашёл бы потом достойное применение своему состоянию. Непрочен достаток, нажитый бесчестьем, он оставляет за собой лишь муки, горечь и злобу». Или так: «Почему люди всегда жаждут, мира, если он очень скоро утомляет их?» И наконец, хотя можно цитировать до бесконечности: «Почему живые, вдохновенные люди неимущи даже тогда, когда правят народом?» Это Абай назвал время неутихающим ветром. Я даже стихи сегодня сочинил:
Понравилось? Здесь поневоле станешь поэтом. Эх, не выходит из головы второй этап.
– Надо подумать, пофантазировать, – осторожно начал я. – Ну, хотя бы так… Начну с двух ваших снов, или видений, если угодно. Давайте задумаемся: зачем «Протей» вам эти видения внушил? Из первого вы убедились, что потерпевший аварию корабль – на орбите Юпитера. Из второго – лунорадуний передан по назначению. Однако ни того, ни другого вы могли бы и не знать. «Протей» обошёлся без вас. Почти без вас, в том смысле, что вы не забили тревогу, не выдали намерений «Протея», чем косвенно ему помогли.
– Достаточно логично, – сказал Емельян. – Вернулись к Юпитеру, заправили двигатель – и вперёд, вперёд, привет вам, братики по разуму.
– Двигатель – это ещё не всё, – возразил я. – Да и не двигатель, понятно, был повреждён, а скорее всего «мозг», самоорганизующаяся плазменно-биологическая система. И вот «мозг» этот, представьте, приходит в себя, как мозг человека после инсульта. Включает системы жизнеобеспечения, выводит экипаж из забытья. Можно даже послать космозонд для разведывательного полёта. Многое можно. Но нет программы дальнейшего полёта, авария уничтожила звёздный код, как если бы пуля пронзила мозжечок человека, понимаете? И восстановить код по обрывкам, по осколкам может только «Протей».
– Но «Протей» заблокирован! Он ничего не может! – воскликнул Емельян.
– «Протей» мог предусмотреть и эту ситуацию. Даже наверняка предвидел.
– Какую ситуацию? Что предвидел?
– Ситуацию, когда вы решитесь на второй этап и разблокируете «Протея» хотя бы ненадолго. Главному оператору это не так уж трудно.
– Бывшему Главному, – тихо сказал он. – Но кто даст мне знать о втором этапе? Кто меня подпустит к пультам?.. Погодите… Неужели Сенат всё ж поверил мне и всё-таки обнаружили корабль у Юпитера, как я им говорил на мерзких этих допросах, говорил, хотя меня и подняли на смех? Значит, Сенат готов помочь пришельцам и отпустить их восвояси? Но земные рейдеры, помнится, прочесали все окрестности Юпитера и ничего не нашли…
– И не найдут ничего. По получении лунорадуния корабль пришельцев первым делом переместился в другое место Солнечной системы, весьма далеко от Юпитера. Это же яснее ясного. Инстинкт самосохранения действует во всей Вселенной. Поверьте, корабль не желает иметь дело ни с Сенатом, ни тем более с теми, кто Сенату бездумно подчиняется. Общение с мгновенно живущими не входит в его планы.
От возбуждения Емельян схватил ветку жасмина, сломал её и начал поводить белым цветком по виску. Я молчал. Он и сам, кажется, начал кое о чём догадываться.
– Вы говорите, Старший Инспектор, так уверенно, словно прибыли сюда…
– …оповестить вас, Емельян Иммануилович, о возможности начать и завершить второй этап, – докончил я.
– Значит, вы поможете мне проникнуть к «Протею»? Но кто меня убедит, что это не розыгрыш, не чья-то хитрая уловка?
– Это сделаю я, Старший Космонавигатор.
– Каким образом? – Будто почувствовав подвох, он отступил на шаг назад. – А если я сейчас выбегу из сада, подниму тревогу? Почему я должен верить Старшему Инспектору Сената, того самого Сената, который меня сюда и сослал? Почему?
– А вот почему, – отвечал я и, взявшись двумя пальцами за «молнию» на униформе, медленно провёл замком от горла до пояса. – Вот чему. – И широко распахнул полы.
Точно судорога прошла по его лицу. Немигающими глазами, с дрожащим от ужаса жасмином у виска, созерцал он, как внутри меня то и дело вспыхивали змеистые молнии, восставали и разрушались протуберанцы, как вершилось светопредставление. Некоторые молнии напоминали цепи – земные, якорные и неземные, – как для оснастки галактических вихрелётов. А на ячеистой поверхности прозрачного моего тела мигали точечные огни, всё больше с синеватым отливом, как бывает на звёздных атласах. Время от времени на остриях этих огней восставали крутящиеся, как веретёна, чёрно-серебристо-фиолетовые вихри.
Молчание длилось 56 секунд. Затем узник меня удивил. Он пригнулся, весь сжался, голову втянул в плечи и, на цыпочках подойдя ко мне, провёл ладонью вдоль моей груди, почти касаясь ячеек. Вихри- веретёнца свободно пронизывали ладонь.
– Царица небесная, я сразу заподозрил: что-то в вас не так, – пропел он в восхищении.
– Что именно?
– Едва вы вошли и окликнули меня, я сразу почувствовал волну той мыслительной эйфории, которой наслаждался наедине с «Протеем». И потом – постепенное преображение вашего голоса, да и всего облика: волосы посветлели, закудрявились, как у меня, цвет глаз переменился, шрам переполз с правой скулы на левую. О, у меня глаза зоркие, в операторы подслеповатых не берут. Пардон, насчёт близорукости я слукавил… Как вам удаётся создавать такое подобие? Это надо же, стать точь-в-точь мною!..
– Для нас, космопротидов, проблем подобия не существует, – сказал я и разжал ладони. Полы униформы опали.
И тут Емельян Иммануилович доказал наконец, что не зря, нет, не зря услаждал он себя беседами с «Протеем» на 1827 дежурствах. Глаза у него хищно блеснули, но он успел погасить этот свой разбойничий взор прежде, чем прорычал:
