когда пароход обогнул излучину, во всей красе показался город-купец — Нижний Новгород.
— Пойдем прямиком на судоверфь, оттуда по дворам, — предложил дед.
Улица, спускающаяся к верфи, была застроена длинными добротными лабазами и складами. Несмотря на будний день, на всех дверях висели тяжелые, как пудовые гири, замки.
— Праздник, что ли, какой? — недоумевал дед, оглядывая пустынную дорогу, по которой степенно прохаживались голуби.
— Дед, шумит что-то, слышишь?
Вытянув шею, дед Егор прислушался. Шум нарастал, уже можно было различить отдельные выкрики.
— Вроде народ бушует... — недоверчиво и взволнованно проговорил шарманщик, и в единственном глазу его вспыхнула радость.
Свернув за угол, они лицом к лицу встретились с толпой рабочих. Судоверфь выплескивала все новые и новые группы людей, которые, подбегая, присоединялись к подымающейся в гору толпе. Так говорливые весенние Ручьи вливаются в бурную рокочущую реку.
Вася смотрел на идущих. У одних было деловое сосредоточенное выражение лица. Другие, изумленно подняв брови, смотрели вперед широко открытыми глазами. У иных из-под угрюмо сдвинутых бровей сторожко блестел хмурый взгляд, а рот растягивался дерзкой улыбкой. Над толпой колыхался многоголосый говор.
— Куда вы, сынки?
— Не кудыкай, дед! — недовольно оборвал кто-то.
— Не бойсь, не на разбой идам!
— С хозяевами побалакать захотелось! — прогудел смешливый бас.
— Дед, сыпь к нам!
— Пойдем, Вась, с народом! — засуетился дед и, вскинув шарманку, шагнул на мостовую. Вася последовал за ним, но быстро идущая толпа разъединила их.
— Го-го-го, братцы, мы теперича с музыкой пойдем!
— «Разлуку» хозяевам сыграем!
Вася видел, как деда Егора хлопали по плечу, а он восторженно кричал:
— С вами, сынки, с вами! Одна дорога!
Васе казалось, что он попал в стремнину, которая несет его, не давая возможности остановиться. Ему стало и весело и боязно.
— Дяденька, — опросил он высокого рабочего в черной косоворотке, — это чего делается? Куда идут?
— Бастуем, парень! Понимаешь?
— Нет...
— Ну как тебе рассказать? Хотим заставить хозяев платить нам сколько положено. А то они богатеют, дуются, а рабочий человек на хлеб заработать не может, ребятишки голодом сидят! Понял теперь?
Вася кивнул головой. «Еще бы не понял», — подумал он. Значит, и тут хозяева вроде колдуна Залогина да жирного Цепунина.
— Я знаю, они жулики, хозяева-то! Пауки!
Рабочий внимательно смотрел на Васю:
— Смотри-ка, ты, видать, тертый калач? Знаешь что почем!
— Конечно, знаю, два года у купцов работал, — нахмурился Вася. — И я с вами бастовать пойду!
— Давай, давай! Учись. Пригодится в жизни!
Никто не бежал, но бурное, стремящееся вперед движение захлестнуло Васю. Теперь, когда он знал, куда идет народ, Вася боялся только одного — отстать, остаться в стороне. И вдруг с полного хода налетел на передних. На него навалились задние. Толпа останавливалась рывками.
— Чего там? — кричали сзади. — Чего встали?
— Конная, братцы! — крикнули из передних рядов. — Конную на нас выслали!
В наступившей тишине отчетливо слышалось цоканье копыт. Из-за поворота показался разъезд конной полиции. Лошади шли шагом.
— Чего уставились? Конную впервой увидели? — вырвался из толпы высокий рабочий, с которым говорил Вася. — Пошли!
— Пошли... пошли... пошли... — многократным эхом отозвались люди, и толпа сдвинулась с места.
Один из полицейских выехал вперед и поднял руку:
— Стой! Назад! Расходись!
— По-богатому командуете, ваше благородие! — узнал Вася надтреснутый голос деда Егора. — Эдак мы с панталыку сбиться можем!
— Гыр-р-р-р... — прокатился рокочущий смех.
— Молчать! — гаркнул пристав. — Назад!
— Назад только раки ходят! — дерзко крикнул молодой голос.
Горяча коней, полиция ринулась навстречу и врезалась в народ. Ошеломленная неожиданным нападением, толпа попятилась. Конная теснила людей, назад к судоверфи.
— О-о-о-у... — взвился чей-то удивленный крик и потонул в негодующем реве.
— Людей давить?!
— На безоружных, псарня бешеная?
— Сволочи, фараоны проклятые!
Толпа забурлила, вспенивая белые от гнева лица, и, словно прорвав плотину, неудержимая, неистовая, грохочущая хлынула на полицейских.
Васю обдало запахом горячего конского пота. Над ним нависли две сверкающие подковы. Лошадь дыбилась, не решаясь наступить на человека.
— Зверь! На мальчонку?! — хрипло крикнул кто-то рядом, и сильная рука отшвырнула Васю в сторону.
— Сымай пса! Отъездился!
Дико закричав, полицейский взмахнул шашкой, но рабочие стащили его с лошади.
Разнобойное течение толпы поворачивало Васю, оттаскивало назад, толкало, стискивало, мяло, но он упорно пробирался к тому месту, откуда в последний раз донесся голос деда Егора. Выбравшись на тротуар, Вася забежал вперед и сразу увидел его. Полиция оттеснила людей далеко назад, и шарманщик одиноко лежал на пустой мостовой.
— Дедушка! — кинулся Вася. — Дедушка, ты чего? Шибко убился, да?
Шарманщик лежал, неудобно перегнувшись спиной через искалеченный остов шарманки, и загораживал локтем запрокинутое лицо. От Васиного прикосновения рука шарманщика откинулась. По мертвому лицу, наискось от виска, протянулся вздутый багровый след нагайки.
— Помер... — испугался Вася и тут же сурово поправил сам себя: — Не помер, а убили. У-би-ли... У- у-у-у... — тихонько заскулил он и что есть силы прижал ко рту кулак.
Сзади Васи в один протяжный гул слились выкрики, ругательства и гневное дыхание толпы. И вдруг мощный, негодующий вой заглушил все.
— Ага-а-а-а-а-а... — угрожающе взревел гудок судоверфи. — Сюда-а-а-а-а-а...
И откуда-то издалека, со всех окраин отозвались другие гудки:
— Слышу-у-у-у-у... Иду-у-у-у-у-у... И-и-и мы-ы-ы-ы-ы-ы-ы.
— Всеобщая... Всеобщая... — доплеснуло до Васи кипящее слово.
— Держись, братья! — В полицейских летели камни.
— Дед, я пойду, — по привычке сказал Вася и, подняв булыжник, бросился в толпу. Тяжелый камень тянул руку книзу. «Эх, не добросить мне! Ну да, не добросить, не добросить...» — стучало в голове. Около него, обламывая ногти, какой-то рабочий выдирал из мостовой булыжник. Вспыхнув от захлестнувшей злобы на свое бессилие, Вася сунул свой булыжник рабочему:
