– В какую воду? – писклявым голосом спросила Соня, с любопытством глядя на мужа. Прошла, села на диван-кровать. Пружины натужно скрипнули. – В какую воду?.. Снова кашу завариваешь?!
– Не кашу, но добрый борщок! – сказал Палин и как-то виновато рассмеялся, подошел к жене, обнял за плечи и, чувствуя ее отчужденность и неприятие, подумал с грустью, что стронуть с места теперь эту некогда очень хрупкую женщину весьма нелегко. И снова жгучее чувство вины перед нею заполнило душу.
– Но пойми же, милая Сонечка, сколько лет прошло, а мы снова… Стоим у колодца и полон рот слюны… Эх, если бы слюны!.. Не плюй в колодец – пригодится воды напиться!
Под испытующим, оценивающим взглядом жены ощущение виноватости не проходило…
– Эх, Вова… – Соня покачала головой. – Подумай. У меня диабет… Облучена… Сашке вон шестой годок только… Тебе сорок три…
Палин увидел, как щелочки между подушечками век наполнились слезами, потом слезы враз сорвались и непрерывными струйками сбежали по бледным щекам на цветастый шелковый халат. Он прижал голову жены к себе, ощутил кожей горячее дыхание.
– Успокойся, Сонечка… Прошу тебя… Ну что ты?.. – У него тоскливо захолодело в груди. – Пойми же, Софьюшка… Советскую ведь власть обманываем… Ну?.. Сколь же можно еще лить-то безнаказанно?..
– Лить?! – Соня в волнении разомкнула подушечки-веки, и откуда-то со дна конических ямок-глазниц на Палина изумленно посмотрели обильно промытые слезами и, казалось, совсем обесцветившиеся миндалевидные глаза. – И пусть себе льют!..
Но выражение глаз ее было красноречивее слов: «Господи! И что ей сделается?! И пусть себе льется… Пускай себе, Володя… Неужто неясно тебе?.. Вся эта жизнь… А?..»
– Советскую власть… – простонала Соня. – Да она, будь здоров, аккурат без тебя обойдется… Ты свое дело сделал… Что ты о власти печешься?.. Ты о семье думай… Жена – диабетик. Облучена. Сашке шестой годок…
Она снова заплакала.
– И на кой черт я связала с тобой свою молодую жизнь?! Какие парни вертелись, проходу не давали!.. А я… За этого вечного дозика пошла… Что я за тобой приобрела?.. А?..
– Ну, успокойся, чудушка ты, ну… – ласково сказал Палин и взял руками ее лицо. – У нас, атомщиков, у всех одно на роду написано – тяжкий труд да ранняя смерть… Так что, не проиграла особо… А что, плохо мы жили по молодости? Вспомни, Софьюшка, не гневи бога…
– А я за атомщика, может, и не пошла бы…
– А за кого же?
– И не знаю даже, за кого другого, кроме как не за тебя…
– Ну вот. И я про то же самое… – Палин ласково рассмеялся. – А что касается Советской власти, то я вот чую, что именно сегодня ей надобен особо… И, может быть, более никогда не сгожусь… Я это будто сейчас только понял, Софьюшка…
Она перестала плакать, притихла.
– Ну как ее можно продолжать обманывать, если я доподлинно понял, что обман был, есть и продолжает быть в некотором роде?.. Не могу я… Ведь только я и знаю об этом… Нет… До меня только теперь дошло это… Вот что… Знают многие, но дошло только до меня… Я должен что-то делать…
– Что же? – спросила она, окончательно успокоившись, и внимательно посмотрела на Палина.
– Не знаю. Ну, положим… Написать все подробно в ЦК, например. Но… Оттуда все уйдет в наше министерство. То есть вернется сюда… Круг замкнется. Долгая история… Это на самый крайний случай, когда сам ничего не сумею… Крик души, так сказать… Сегодня решение принято. С отсутствием моей подписи не считаются. Вода польется. Грязная. Очень грязная… Понимаешь?! Ее разбавят, и в море уйдет минус девятая степень. Мне не к чему придраться. Формально… Они воспользовались двусмысленностью «Норм радиационной безопасности» в этом пункте. А ведь могут пойти и долгоживущие осколки с периодом полураспада в десятки и сотни лет, в конце концов, комочки высокорадиоактивной грязи, которую не разбавишь, не размоешь. Вот в чем фокус… Но Алимову и Торбину важно выиграть время, пустить блок, а там… Победителей не судят…
– Тебе же придется уходить, Вова… – сказала Соня. – Только пообвыкли на новом месте…
– Никуда я отсюда не уеду! Понимаешь?! – Он стукнул себя кулаком по груди. – Я здесь навсегда! Здесь и помирать будем… Но совесть должна быть чиста, вот в чем фокус… С годами это понимаешь все больше…
– Ты правду сказал? – глаза Сони потеплели.
– Истинный крест! – побожился Палин и рассмеялся, показав крепкие, плотно пригнанные белые зубы.
Он ощутил вдруг усталость и спросил:
– Можно я пройдусь, Соня? Что-то голова загудела… До гаража… Может, промчусь немного по пустой дороге…
– Ну иди… – Она встала и, уходя из комнаты, вздохнула: – Ох, и зачем тебе вся эта забота?.. Ты здоровый, Вовка. Ох, какой здоровый… Подпалишь ты всех нас, Палин, и сгорим мы голубым атомным огонечком. – Она невесело рассмеялась. – Иди уж…
Палин быстро оделся и вышел на улицу. На небе ни облачка. Вечер на самой границе ночи. Звезды свежие, красноватые, вздрагивающие. Воздух опьяняюще остро пахнет весной. Ни дуновения ветерка, но какое-то еле уловимое ароматное дыхание тревожит душу. Ему слышится, будто что-то чуть-чуть потрескивает, подвигается слегка, и он думает, что это, наверное, потягиваются от зимнего сна веточки осины с сильно набухшими мохнатыми почками.
Осина подсвечивалась из окон, отливала красноватым цветом и на фоне темно-фиолетового неба была
