Идем к площади Мира, бывшей Сенной. Тут действительно сено когда-то продавали и «били девушку кнутом…» А может, и не били.
Он не говорит, зачем приходил. «Так, проведать». Конечно, он не скажет мне, что выебать меня хочет, дабы свое мужское достоинство восстановить. Не передо мной, естественно.
Садимся в трамвай.
– Далеко это?
– А что, уже расхотел?
– Нет, так… У меня не было таких молодых знакомых… еще.
– Ну и как?
– Не помню, пьяный был. Ты тоже – не очень-то соображала.
Да уж чего говорить – два дурака.
– Сколько же тебе лет, Александр Иваныч?
– Кончай. Двадцать семь. Тебе, как я понял, и пятнадцати еще нет.
Манерный парень – руку подает, выйдя из трамвая. И нахальный, правильно Ольга сказала.
– Тебе придется ждать меня в этом скверике сорок минут.
– Подожду.
– Зачем?
– Там посмотрим. Иди играй, школьница.
Вхожу в парадное и медленно поднимаюсь на третий этаж. Какая я сама наглая! Знаю, что он от меня хочет, и иду с ним. Значит, сама хочу. Фу!
Учительница охает и ахает. Экзамены меньше чем через месяц, а я будто и не готовилась. Пальцы не слушаются. Прелюдию Шопена играю на октаву выше, как дома, подражая секс-писку Джейн Биркин. Я нервничаю. Меня ждут там, а вы мне – легато, легато… Так всегда стыдно ей конвертик с деньгами давать. Мать вперед боится заплатить – думает, что я ходить не буду, денежки пропадут.
– Неужели все? А я думал, девушку в рояль засунули, и она там задохнулась.
– Не смешно.
Я стою перед ним, развалившимся на скамейке, бью коленками по папке, солнце ему загораживаю.
– Сядь. Отдохни.
Я не хочу садиться. Если я сяду, он обязательно попытается меня обнять.
– Да. Поехали. Не люблю новостройки. Люблю свой Васильевский. Северная Венеция. Возьмем тачку.
Какой Васильевский? Он что же, так вот сразу меня к себе домой и повезет? Но я помалкиваю и сажусь в такси на заднее сиденье. Смотрю ему в затылок. Хорошо, что он коротко пострижен – в шею можно целовать. Какая я дура! Только вылечилась – и опять туда же!..
Высаживаемся на Невском. Рядом с ресторанчиком, где я никогда не была. Он-то уж был не раз – прямо приказывает гардеробщику, который здесь почему-то и летом.
– Возьми у школьницы портфель, ха-ха!
Гардеробщик тоже – ха-ха! Врешь – не верят, правду говоришь – тоже не верят.
В зале почти никого нет. За столиком с краю – Захарчик с девушкой. Мы подсаживаемся к ним.
– Саша, как хорошо, что ты пришел. Я никак не могу расколоть Захара на бутылку вина.
– Люда, ты в своем репертуаре.
Александр улыбается. Несколько презрительно, но не зло. Захарчик морщится и продолжает ковырять вилкой рыбу в тарелке. Он выглядит моложе Люды – Людмилы, как она сама пределавилась. Блондинка. Звякает браслетами, блестит бриллиантиками в ушах. Расслабленная, уверенная. На меня внимания не обращает. Сашка прищелкивает официанту, заказывает вино и, подмигнув, говорит Людке:
– Фифти-фифти!
– Ой, и ты тоже! Мы с Захарчиком уже всю неделю пополам. Он считает, что я его разоряю. Я! Да такой скромницы не найдешь! Я же взрослая женщина, понимаю, что мальчику трудно… Этот засранец даже вонючего цветка мне на день рождения не подарил!
– Люда, кончай трепаться.
Захарчик обижается как-то нехотя, лениво. Он привык, наверное. И Александр тоже привык – только усмехается углом рта.
– Это с этой девушкой ты потерялся, Саша?
Саша ей не отвечает, вполголоса разговаривает с Захаром. А Людка как-то насмешливо посмотрела на меня. Она наверняка не ошибется в моем возрасте. Хитрая баба.
– За «кусок» надо отдать, а то еще год пролежит.
– Саша, не забудьте мне десять процентов за сервизик прислать.
Людка в курсе их дел. Конечно, они фарцуют. Иконы, антиквар. Но это хоть не джинсы.
– Девушку надо с Джеймсом познакомить. Он любит высоких и молодых. Западет и сразу все купит…
Александру, по-моему, не нравится, что она лезет в их деловые операции.
– Ну что, школьница, допивай и пошли.
– Вы разве не пойдете с нами в кинематограф?
– Мы на днях были в кино, да?
Напоминание о нашем походе в кино равносильно сообщению о том, что мы только что вылечились. Так вот и будет он подъебывать меня.
– На чай за меня дадите – пополам поделите, ха-ха!
Мы уходим. А такси его как будто ждут.
– Васильевский. Шестая линия.
7
В его квартире ремонт. Он просит снять туфли. Я это делаю как-то механически, как бы подготовительные упражнения перед чем-то. В комнате вся мебель задрапирована простынями, пол покрыт газетами. Шкаф наполовину закрывает окно. За ним кровать.
– На диван можно сесть?
– Садись куда хочешь. Будь как дома.
Не очень любезно звучит. Он возится с приемником на подоконнике, бросает мне пачку сигарет. Я думаю, как хорошо, что кровать стоит за шкафом – там потемнее. А что же, мы книжки сюда пришли читать, что ли? Никогда не оставляй работу недоделанной – это, наверное, его лозунг. Какая хорошая у него попка в джинсах! У человека, носящего брюки отечественного производства, если он сам ушить да подшить не умеет, и попки-то не разглядишь. Они ее так вот не обтягивают, а висят, будто он наложил в штаны. Любимые Ольгины итальянцы чересчур затягиваются. И спереди такое впечатление, что яйца их в брюки не вмещаются, и ширинка вот-вот лопнет.
– У тебя совсем без помех «Голос Америки».
– Все-то голоса ты знаешь! Вина хочешь? Рислинг.
Он приносит вино, меняет станцию. По «Голосу Америки» один пиздеж, нам другой фон нужен… Он уже сидит на полу, прямо передо мной. Моя юбочка – низ, отрезанный от платья, – как всегда, недостаточна даже, чтобы трусики пошить. Ноги, наверное, кажутся жутко голыми. Его рука движется вверх по моей ноге. Ногти красивые. На моей руке волосики поднимаются. Он видит и забирает у меня бокал. Неужели мы уже были вместе? Да нет! Иначе я бы хоть руки его помнила. Он целует, кусает шутя мою коленку. Через несколько лет он полысеет – волосы совсем редкие на макушке. Он садится рядом, закидывает на меня ногу и целует мою нижнюю губу, которая всегда оттопыривается, когда обижаюсь. И красивой своей рукой сжимает мою грудь. Она у меня сейчас больше, чем всегда – менструация скоро. И соски на ней такие твердые становятся, как будто отдельные от груди. Хочется, чтобы он трогал их, укусил бы даже. Он будто вонзил свое колено между моими ляжками. А у меня там мокро уже. Дурак Гарик смеялся: «Ой, как там склизко!» Это ведь хорошо, это значит, я хочу. Я таки и его хотела…
– Школьница, ты возбудитель беспорядка. Идем туда.
Туда – это за шкаф, на кровать… Только сейчас я вспоминаю, что на мне не подшитая сверху юбка, замотанная кушаком. Но я иду за ним, стараюсь даже глаза не открывать – чтобы одурение не прошло. Он валит меня на кровать и сам на меня ложится – весь, сразу. Его рука уже в моих трусиках, между моих ног. Я
