О несомненной пользе подледного лова
Господа (модненько!), а не приходилось ли вам, господа, переживать ситуацию, которая в начальной своей фазе (завязочке) ошарашила бы вас забавным открытием, затем, по мере развития, посулила бы приятненькое испытание, но подоспевшая кульминация вдруг парализовала бы все ваше психофизическое существо примерзейшим позором, а вот развязочка чудесным образом пришлась бы в вашу пользу?
Что, затрудняетесь?!
Ну, тогда послушайте, как нечто подобное пережил я — главный герой всей моей поэтики.
Началось все с того, что Элен — моя жена — заявилась домой с работы не одна, а с парой подружек. Ввалились шумно, театрально, я бы даже не побоялся сказать — гиперэксцентрично! Это они так подыгрывали своей легкой нетрезвости, ну и, как водится у нас на театре, давали жару.
В шумном фарсе приветствий, раздевания, распределения разноликих тапочек, на столе обозначились 0,7 крепленого и 0,5 крепкого.
— Ну, давайте общаться! — бросила свою реплику Элен — моя жена.
— Ух и общнемся! — выкрикнула ее первая партнерша — Ирен.
— Шоу должно продолжаться! — закончила интермедию Мадлен.
И я откупорил 0,5!
Разговор буквально сразу принял женский характер, это обстоятельство напомнило мне (слегка уколов), что я не обладаю жесткой волей. Но вот чего у меня было хоть отбавляй, так это созерцательности. И поэтому мне ничего не оставалось делать, как отстраниться и, подливая крепенького в бокал, распустить все свои радарчики, пеленгаторы, зонды и телескопчики.
После непродолжительных исследований, сопоставлений и обобщений я чуть не поперхнулся неожиданным умозаключением:
Оказывается, господа! Со всеми тремя женщинами, сидящими теперь напротив меня… да, да, господа, со всеми, но в разные периоды своей жизни, я имел удовольствие… м-м-м… совокупиться. И, что забавно, эти былые соития, ранее существовавшие в глубинах моей памяти вне взаимосвязи, а теперь, благодаря простой случайности, восставшие из небытия скопом, породили во мне нечто цельное и необычно волнующее.
А чтобы вы могли активнее сопереживать главному герою, я штрих-пунктирно представлю вам все три приключения моего либидо.
position number one:
Новогодняя ночь в разгаре. Я гарцую по коридору Дома студентов. На мне веселенький пиджачок из лазурного батиста, белоснежные клеши и убийственно оранжевые шкеры.
Через приоткрытую дверь проскальзываю в полутемную комнату: накрыт шикарный стол, но веселья ручеек иссяк, и скука сушит очи посидельцев. Прямо с порога удачно шучу. И далее шучу все удачней! Забурлило веселье, забулькало, и, попутно, я отличаюсь в танце. Затем стремительный поток говорильни, крутая излучина пьяных разборок, и вот я уже на мягкотелом плесе одинокой кровати. Пошаливаю носком шкер, не замутивших в круговерти событий свою оранжевую убийственность. Я готовлюсь долбануться косячком — щепоть, еще щепоть… Предо мной мечется Мадлен, молчком терзая на себе корсеты. Кинется налево — заденет меня коленом, направо — шаркнет бедром.
— Я хочу тебя! — грянуло, как зима посреди купального сезона. И не успел я еще сообразить с какой стороны шумнуло, как цепкие руки схватили меня за лацканы батистового пиджачка, швырнули ниц, а сверху, как крутым кипятком, обдало ласками.
Такого приступа женской инициативы я не испытывал более никогда.
position number two:
Бомбоубежище, приспособленное под народный театр. Я ослеплен идеей поставить спектакль в жанре бытовой драмы. Нас трое, и среди нас Ирен в широкой плисовой юбке. По задуманной сцене к двум молодым шалопаям приходит юная оторва. Персонажи непринужденно треплются, из подтекста должно явствовать, что троица практикует групповой секс. Сцена не оживает. Ирен зажата. Я нервничаю и объявляю перерыв. «Нужно сесть и успокоиться,» — советует Костя, мой напарник. Садимся, я достаю 0,7 портвейна «Южный». Принимаем по 200, разбираем предлагаемые обстоятельства, уясняем мотивы поведения персонажей. Увлекаемся, Костя организует еще 0,7 того же. Незаметно подкатывает вдохновение. В порыве я подхватываю Ирен за талию и опрокидываю на стол. Широкая плисовая юбка скрывает слегка удивленное ее лицо. Над столом колосятся крепкие ноги Ирен, между ними шныряют наши взъерошенные головы. Мизансцены стремительно меняются. Но сверхзадача достигнута — Ирен искрометна! Сцена прогоняется раз! два! три! И в очередь, и дуплетом, и черт-те как!
position number three:
Крохотная комната в рабочем общежитии. Я укладываюсь на расстеленный на полу матрац. Рядом, на диване располагается Элен. Мы только что познакомились. Мне хронически негде ночевать, и Мадлен привела меня к Элен и слезно попросила. Элен согласилась. Тушим свет. Я не спеша завожу разговор о превратностях собственной судьбы. Издалека, из глубокого детства вытаскиваю я невероятные события, характеризующие меня как весьма неординарную личность. Дальше больше — я вырастаю до размеров парадоксального гения. Элен заворожена. Но мне этого мало, я поднатуживаюсь и ввергаю бедняжку в ужас своим красочным рассказом о недавно перенесенной мною почти безнадежной операции. Распалившись, зажигаю свет и демонстрирую розовый шрам от некогда рассекавшей меня почти пополам раны. Огромные карие глаза Элен полны слез. Я присаживаюсь к ней на диван и ласково успокаиваю, мимоходом сетую на нежелательные сквозняки, которые будут одолевать меня на полу. Элен принимает меня под свое одеяло. Я укладываюсь у нее на груди и, смирившись с судьбой, рассуждаю о смерти. Теперь Элен успокаивает меня и становится все нежнее и нежнее.
Нет ничего слаще женского сострадания.
Так оно все и было.
Ну а теперь, господа, если вы обладаете малой толикой воображения, то без труда представите себе главного героя? сидящего с бокалом крепленого (крепкое вышло) и под шелест бабьего бреда фантазирующего над данными выше тремя позициями.
О, мне грезился чудный коктейль, амброзия для чуткого сердца: стойкий аромат властных объятий Мадлен в сочетании с нежнейшей мякотью милосердия Элен и все это приправлено острым соусом виртуозности Ирен. Три грации, три составляющие мятежного порыва воображения.
Намечтавшись, я плеснул изрядную порцию крепленого в раскалившуюся утробу и, пробираясь сквозь облако поднявшегося винного тумана, заговорил. Излагал я примерно так:
— Жизнь наша, девочки, калейдоскоп (неточная цитата классика советского андеграунда)! И тот в ней счастлив, кто создаст и насладится большим количеством комбинаций. Попытаемся же глубоко вдуматься в причины? побуждающие нас останавливать это обогащающее вращение и принуждающие до омерзения пялиться на приевшийся узор. Попытаемся… и облажаемся! Почему? Да потому, что мы не в состоянии вдуматься не то чтобы глубоко, но даже и поверхностно. Беда в том, мои бедовые, что не сыскать нам и маломальской формальной зацепки, не говоря уж о настоящих причинах. Нет таких причин! Они не существуют в природе! Выходит, что мы просто преступно халатны, глупы и ничтожны, так как сами же отказываемся быть счастливыми. Мы добровольно измываемся над собой в то время, когда все двери нараспашку, когда неповторима каждая секунда нашего ограниченного существования, каждая
