Но этой ночью он не услышал ничего.
– Мисс Викершем, – твердо сказал он, вытаскивая из–под одеяла свои длинные ноги, – У меня замерзли пальцы ног.
Он шевелил указанными пальцами, но ответа не получил.
– Мисс Викершем?
Нежное похрапывание было единственным полученным ответом.
Габриэль сбросил с себя постельное белье. Играть день и ночь в немощного инвалида становилось очень утомительно. Он не мог поверить, насколько неподдающейся оказалась его медсестра. Это упрямое существо должно было уволиться еще несколько дней назад. Несмотря на все ее изящные ответы на его требования, ее сдержанность подавала признаки надлома.
Только этим вечером, после того, как он в третий раз за час попросил ее взбить подушки, и почувствовал, что она нависла над ним с подушкой в руке, он понял, что одно недовольное требование отделяет его от того, чтобы оказаться задушенным до смерти.
Он прошел в гостиную, которая примыкала к его спальне, ощупывая путь по обоям. Мелодичный звук похрапывания привел его к креслу, которое стояло перед очагом. Судя по холодному воздуху, мисс Викершем не побеспокоилась зажечь огонь для собственного комфорта.
Подкошенный раскаянием, Габриэль опустился на колени около кресла. Безусловно, только полная истощенность могла довести его неутомимую медсестру до такого! Он знал, что должен разбудить ее, что должен настоять, чтобы она немедленно встала и закрыла окно, или взяла теплый кирпич, обернутый шерстяной тканью, который грел его пальцы ног. Но вместо этого он потянулся к ней, касаясь пальцами прядей ее волос, которые выбивались из прически и закрывали лоб. Они были мягче, чем он ожидал, почти не ощущаемо скользили под его пальцами.
Похрапывание прекратилось. Она заерзала в кресле. Габриэль задержал дыхание, но ее дыхание быстро стало глубоким и даже ритмичным.
Его рука задела холодный металл ее очков. Несмотря на утверждения Беквита, они, как ему показалось, криво висели на носу, слишком маленьком, чтобы выдерживать такой вес. Габриэль осторожно снял их и отложил в сторону, уверяя себя, что делает это только ради ее комфорта. Но ее лицо, незащищенное от его прикосновений, теперь представляло слишком большое искушение, чтобы ему сопротивляться.
Она должна винить только себя, подумал он решительно. Если бы она не уговорила Беквита сыграть в ту плутовскую игру, его любопытство об ее внешности могло бы быть удовлетворено.
Габриэль провел кончиками пальцев по ее щеке, пораженный мягкостью кожи. Она должна быть намного моложе, чем заставил его поверить ее суровый голос.
Вместо того, чтобы удовлетворить его любопытство, это открытие только углубило его. Почему эта благовоспитанная молодая девушка выбрала такое неблагодарное призвание? Она жертва игрока–отца или неверного любовника, который ее обманул, а потом оставил одну, без средств к существованию? Такие женщины слишком часто заканчивали тем, что начинали продавать себя на улицах, если не могли найти место гувернантки или швеи.
Его осторожное исследование доказало, что ее лицо не было ни длинным, ни лошадиным. Тонкие кости придавали ему красивую форму сердца, широкого в районе скул, но сужающегося к подбородку, на котором не было никаких признаков родинки, волосатой или нет. Большой палец Габриэля отклонился в сторону и столкнулся с еще более соблазнительной мягкостью.
Когда он провел большим пальцем по ее мягким губам, мисс Викершем прижалась щекой к его ладони, и издала хрипловатый стон удовлетворенности.
Габриэль замер, парализованный горячей волной жара, прилившей к его паху. Он гордился тем, что его кровообращение в полном порядке, но только сейчас он понял, насколько в полном. Прошло много времени с тех пор, как он ощущал теплую кожу женщины под своими пальцами и нежность ее губ, раскрывшихся ему навстречу. До Трафальгара он провел почти год в море со связкой измятых писем и мечтаниями о будущем, которые так грели его. Он забыл, насколько сильным может быть первый сладкий толчок желания. И насколько опасным.
Он отдернул руку, ощущая к себе полнейшее отвращение. Одно дело мучить свою медсестру, пока она бодрствует, и совсем другое, ласкать ее, пока она спит. Он снова потянулся к ней, на этот раз настроенный разбудить и отослать в свою спальню, прежде чем разум не покинул его совсем.
Она пошевелилась, и нежное похрапывание снова возобновилось. Габриэль вздохнул.
Пробормотав витиеватые проклятия, он вернулся тем же путем назад в соседнюю комнату и вытащил одеяло. Он вернулся в гостиную и неловко завернул ее в одеяло, после чего вернулся в свою собственную холодную и пустую постель.
* * *
Саманта закуталась в одеяло поглубже, пытаясь не обращать внимания, что чувствует себя так, словно дюжина докучливых эльфов занимается шитьем на ее правой ноге. Она не хотела просыпаться, не хотела выходить из восхитительного сна, еще цеплявшегося за край ее сознания. Она не могла вспомнить о нем всего. Она только знала, что во сне чувствовала себя в тепле и безопасности, чувствовала себя любимой, и, уходя, он оставлял ее с ощущением беспомощности и тоски.
Ее глаза медленно открылись. Через открытые створки окна она увидела розовато–золотой туман рассвета, поднимавшийся с востока. Она зевнула и потянулась, разминая затекшие мускулы, и попыталась вспомнить, когда в последний раз ей позволили проспать всю ночь. Когда она вытащила из–под себя затекшую ногу, одеяло с ее колен соскользнуло на пол.
Саманта моргнула и признала в одеяле одно из дорогих с кровати графа. Озадаченная, она автоматически потянулась поправить очки. Но их не было.
Чувствуя себя почти голой, она стала отчаянно ощупывать кресло около себя, думая, что они, должно быть, соскользнули, пока она спала. Но наклонившись вперед, она обнаружила их аккуратно сложенными на коврике около кресла.
Внезапно полностью проснувшись, Саманта надела их и осторожно оглядела гостиную. Она едва помнила, как оказалась в кресле вчера вечером, в отличие от дразнящих фрагментов ее сна – теплые пальцы мужчины, касающиеся ее волос, поглаживающие кожу и ласкающие мягкость губ. Закрыв глаза, она коснулась двумя пальцами губ, вновь переживая утонченные ощущения и томление, которое вызвало это прикосновение.
А что, если это был не сон?
Глаза Саманты распахнулись, и она стряхнула это безумное допущение. Она сомневалась, что мужчина, спящий в соседней комнате, способен на такую нежность. Но оставалось необъяснимым, кто покрыл ее одеялом и так заботливо снял с нее очки.
Подняв одеяло, она встала и тихо проскользнула в спальню, еще точно не зная, что она надеется там найти. Габриэль спал, растянувшись на животе среди разворошенного постельного белья, с руками под головой. Шелковая простыня соскользнула с одного бедра – мускулистого бедра, покрытого такими же золотистыми волосками, что и его грудь. Саманта точно знала, как он заработал эти мускулы – езда верхом, охота, расхаживание по палубе с приказами своим подчиненным.
Она осторожно подошла поближе к его кровати. Несмотря на месяцы, которые он провел взаперти в этом доме, тугая и гладкая кожа его спины еще полностью не потеряла загар. Привлеченная оттенком расправленного золота, Саманта протянула к нему руку. И хотя кончики ее пальцев едва коснулись его плоти, толчок осознавания пронзил ее, обдавая жаром кожу.
Потрясенная своей наглостью, она отдернула руку. Небрежно бросив одеяло на него сверху, она быстро пошла к двери. Она представляла, что подумали бы миссис Филпот и другие слуги, если бы поймали ее выходящей из спальни графа на рассвете, с раскрасневшимся лицом и припухшими со сна глазами.
Вцепившись в перила, она на цыпочках заторопилась вниз по лестнице. Она почти дошла до своей комнаты, как вдруг услышала веселое звяканье этажом выше. Саманта замерла на месте от внезапной ужасающей мысли, что Габриэль, возможно, только притворялся спящим.
Колокольчик зазвонил снова, его звук стал более настойчивым.
Сгорбившись, она медленно повернула назад и потащилась обратно вверх по лестнице.
К началу полудня адское эхо колокольчика, казалось, навсегда поселилось в голове Саманты. Она
