и шляпки. Напоследок бросив на Саманту все еще тлеющий ненавистью взгляд, который предупредил девушку, что она не забудет – и не простит – ее дерзость, маркиза пошла мимо нее, неся свою внушительную грудь как нос военного линкора. Гонория нерешительно остановилась в дверном проеме и задумчиво махнула ей на прощание.
Когда колеса экипажа загремели вниз по дороге, Саманта осталась совсем одна, компанию ей составляло только инвалидное кресло. Она впилась взглядом в ненавистную вещь, ничего так не желая, как голыми руками содрать с него набитое конским волосом сидение.
Вместо этого она зажгла газовую лампу и поставила ее на стол около окна. Несколько минут она стояла там, обеспокоено вглядываясь в тени, прежде чем поняла, что именно сделала. Как будто она могла надеяться, что свет лампы приведет Габриэля домой.
Вероятно, его мать была права. Вероятно, она должна была послать кого–то на его поиски. Но едва ли было честно посылать к нему слуг, чтобы они привели его домой, словно он упрямый ребенок, который cбежал из–за какого–то каприза.
Что, если он не хочет, чтобы его нашли? Что, если он до смерти устал оттого, что все пытаются получить от него исполнения своих ожиданий? Его родственники ясно выразили, что хотят вернуть только своего Габриэля – мужчину, который шагал по жизни с непоколебимой уверенностью, без усилий завоевывая сердца всех, с кем сталкивался.
Несмотря на страстные обвинения, которые она высказывала его родным, разве она сама лучше? Она приехала сюда, полагая, что хочет ему только помочь. Но она начинала сомневаться в своих мотивах, задаваясь вопросом, не скрывает ли ее самоотверженная преданность очень эгоистичное сердце.
Саманта посмотрела на пламя лампы. Ее мерцающий свет не сможет привести Габриэль домой.
Но она сможет.
Взяв лампу, она выскользнула в ночь через французское окно.
* * *
Саманта направилась к лесу, так как именно там скрылся Габриэль. Лампа, которая казалась такой яркой в доме, сейчас освещала окружающее пространство настолько тусклым светом, что его едва хватало на отбрасывание теней. Когда она вошла в лес, то лампа стала светить еще слабее из–за бархатной черноты безлунного вечернего неба и путаницы ветвей над ее головой. Она не представляла, каково жить в такой тьме день и ночь.
Навес из ветвей стал гуще, совершенно скрыв собой узкие просветы неба, и Саманта замедлила шаги. Сумерки преобразили Ферчайлд–Парк из искусно созданного ландшафта в затерянную дикую местность, чреватую опасностями и ужасами. Она прошла по стволу упавшего дерева, чувствуя себя очень неуютно из–за таинственного шелеста и жутких звуков, издаваемых невидимыми ночными созданиями. Она затосковала по большому и сильному телу Габриэля, в разных смыслах этого слова.
– Габриэль? – негромко позвала она, не желая, чтобы слуги в доме услышали ее.
Единственным ответом был возобновившийся шелест в подлеске, доносящийся откуда–то из–за ее спины. Саманта остановилась. Шелест прекратился. Она сделала пробный шаг, потом другой. Шелест возобновился. Надеясь и молясь, что его издавали ее собственные накрахмаленные юбки, она придержала их и сделала еще один шаг. Шелест стал громче. Она снова остановилась, ее пальцы стиснули скользкие когти на ручке лампы. Шелест прекратился, но вместо него послышалось звериное пыхтение, Саманта могла поклясться, что почти ощущает на своей шее горячее дыхание невидимого хищника.
В одном сомнений не было.
Кто–то … или что–то … следовало за ней.
Собрав всю свою храбрость, она повернулась вокруг своей оси и посветила перед собой.
– А ну покажись мне!
Пара влажных коричневых глаз проявилась из тени, за ними последовало гибкое тело и виляющий хвост.
– Сэм! – выдохнула Саманта, падая на колени. – Как тебе не стыдно, нехороший песик! – Несмотря на этот упрек, она сгребла собаку в руки и стала укачивать, прижимая к оглушительно бьющемуся сердцу. – Я не должна ругаться, не так ли? Она выпрямилась, поглаживая его шелковистые уши. – Думаю, ты просто тоже хочешь его найти.
Углубляясь все дальше в лес и выкрикивая имя Габриэля все чаще, она сжимала в руках маленького колли, не желая отказываться от его успокоительного тепла. Она шла довольно долгое время, прежде чем поняла, что не сможет вернуться домой той же дорогой, она просто не найдет ее. Она уже начала думать, что Габриэлю, вероятно, придется посылать слуг на ее поиски, когда в темноте стало вырисовываться какое–то большое строение. Наполовину деревянное, наполовину каменное, оно казалось чем–то типа амбара или конюшни, давно заброшенным и позабытым.
Вероятно, это место Габриэль знал еще с тех времен, когда мальчишкой бродил по этим лесам. Место, где он мог бы искать убежище, если бы случайно набрел на него.
Сжимая в руках лампу и собаку, Саманта толкнула дверь, висящую на одной петле, и вздрогнула от пронзительного скрипа.
Она подняла лампу и осветила бледным кругом света древние дубовые балки, развалившиеся копны сена, сгнившие уздечки и ржавые удила, висящие на потрескавшихся деревянных колышках.
Не желая больше сдерживать его извивающиеся движения, Саманта поставила Сэма на землю, чтобы он мог обегать и обнюхать все, что было в поле их зрения. За исключением шебуршащихся в сене мышей, они, казалось, были здесь единственными живыми существами.
– Габриэль? – позвала он, с неохотой нарушая неестественную тишину. – Вы здесь?
Она пошла в полумрак. Примерно в центре конюшни находилась старая деревянная лестница, верхний край которой исчезал во тьме.
Саманта вздохнула. У нее не было никакого желания рисковать своей шеей, обследуя сгнивший чердак, но было бессмысленно забраться так далеко и не проверить все возможности. Возможно, Габриэля здесь и нет, но она может обнаружить признаки его недавнего присутствия.
Подобрав и перекинув свои длинные юбки через одну руку и утвердив в другой лампу, она начала длинный и неуклюжий подъем по лестнице. Тени угрожающе танцевали перед ней, убегая от мерцающего света лампы. Наконец достигнув вершины и прочно встав на пыльные доски, она издала вздох облегчения.
Чердак оказался таким же заброшенным, что и остальная часть конюшни. Не было никаких признаков того, что хоть кто–нибудь находил на нем убежище за последние двадцать лет. Через открытое чердачное окно был виден квадрат вечернего неба, безлунный, но не полностью лишенный света. Похожие на молочные брызги звезды виднелись на его чернильном навесе.
Сузив глаза, Саманта повернулась, чтобы разглядеть темное пространство под потолочными балками. Это ее воображение, или она видела намек на движение? Что, если Габриэль все же нашел здесь убежище? Что, если он каким–то образом поранился и не может ответить на ее зов? Она шагнула в глубину чердака, вздрогнув, когда толстая завеса паутины задела ее голову.
– Есть здесь кто–нибудь? – прошептала она и осветила лампой пространство перед собой.
Темнота взорвались резким движением. Саманта отступила назад, окруженная безумными звуками махающих кожистых крыльев и пронзительного писка. Когда перепуганные летучие мыши оставили свой насест и устремились к открытой двери чердака, она инстинктивно вскинула руки, чтобы защитить волосы и глаза от бьющих по ней крыльев.
Лампа отлетела от ее руки и, проехавшись по краю чердака, приземлилась внизу на земляном полу взрывом стекла. Последние летучие мыши исчезли в ночи. Подгоняемая встревоженным лаем Сэма и сильным зловонием тлеющего лампового масла, Саманта ринулась к лестнице, думая только о том, что надо погасить пламя, прежде чем оно подожжет сено и захватит всю конюшню.
Она прошла уже треть пути, когда ее нога опустилась прямо в гнилую дыру на ступеньке, нарушив ее равновесие и пробив дерево. Казалось, она целую вечность опасно раскачивалась, балансируя между отчаянием и надеждой, но потом все же тяжело упала, встречая спиной пустое пространство.
Она услышала, как ее голова со слабым стуком ударилась об пол, услышала хнычущего Сэма, который облизывал ее щеку и толкал в ухо своим холодным, влажным носом, услышала голодный треск, с которым огонь начал лизать сено.
