* * *
По многолюдным улицам Лондона шел незнакомец, его лицо казалось настолько неприступным, а широкие шаги настолько решительными, что даже нищие и воры–карманники торопились убраться с его пути. Казалось, он не обращал никакого внимания ни на пронизывающий октябрьский ветер, который бил по висячему воротнику его шерстяного пальто, ни на холодные капли дождя, стекающие с полей его высокой бобровой шляпы.
И дело было не в рваном шраме, который искажал его лицо так, что прохожие покрепче обнимали детей и украдкой уводили их от греха подальше. Дело было в выражении его глаз. Его насквозь прожигающий взгляд вглядывался в каждое лицо, проплывающее мимо него, и вызывал содрогание у всех, кого касался.
Ироничность ситуации не укрылась от Габриэля. Он наконец–то обрел зрение, но ему отказали в возможности увидеть то, что он больше всего желал увидеть. Каждый восход солнца, независимо от того, насколько красивыми были его переливы, только лишь освещал скрытую в сумраке дорогу, простиравшуюся перед ним. Каждый закат предсказывал ему долгую и одинокую ночь.
Он встречал опускающиеся сумерки, остро чувствуя, что каждый день это происходит все раньше и раньше. Год перевалил через первую половину, как и он сам. Скоро его щеки будут мокры не от дождя, а от падающего снега.
Несмотря на щедрый аванс, предложенный Габриэлем за продолжение поисков Саманты, Стирфорт и его сыщики были вынуждены признать свое поражение. Поэтому Габриэль решил сам искать ее по улицам, каждый вечер возвращаясь в свой городской дом на Гросвенор–Сквер только после того, как начинал чувствовать, что не может больше сделать ни шага из–за холода и усталости. Он обошел все больницы Лондона, но никто не вспомнил бывшую гувернантку по фамилии Викершем, которая бы ухаживала за ранеными солдатами и моряками.
Одного только он боялся больше, чем того, что не найдет Саманту – что, если он не узнает ее при встрече?
Первый месяц поисков он таскал с собой Беквита. Стеснительный дворецкий выглядел одинаково несчастно, и топчась в уголке жалкой таверны, и опрашивая уличных торговцев на Ковент–Гарден. В конце концов Габриэль сжалился над ним и отослал обратно в Ферчайлд–Парк.
Теперь, точно так же, как сыщикам, которых он нанимал, Габриэлю приходилось полагаться на описания, которые варьировались в зависимости от того, кого он расспрашивал. В целом, он мог сказать, что ищет стройную женщину среднего роста с тяжелыми золотисто–каштановыми волосами, тонкими чертами лица и глазами, слишком часто скрывавшимися за ее домашними очками. Кое–кто из слуг настаивал, что у нее были зеленые глаза, а другие клялись, что карие. И только Гонория считала, что голубые.
Габриэль знал, что это безумие, но верил, что столкнувшись лицом к лицу с Самантой, что–то в его душе узнало бы ее.
Он свернул на плохо освещенную улицу, которая вела к докам. Народу здесь было меньше, а сумрак гуще. Всякий раз, когда Габриэль обследовал зловонные нищенские кварталы Уайтчепел или Биллингейт, он не так сильно боялся, что не найдет Саманту, чем, что найдет ее в одном из них. Мысль о том, что она бродит по этим темным переулкам, с его ребенком в чреве, сводила его с ума. От этого ему хотелось врываться во все дома подряд и хватать за горло тех, кто попадется ему под руку, пока не найдет человека, который сможет доказать, что Саманта не была плодом его воображения.
Его решимость найти ее не пошатнулась, но сомнения, которые зародились в нем после визита в дом Карстейрсов, все еще посещали его. Он помнил тот дождливый день, когда она читала ему «Пусть идет быстрее плуг». Она так убедительно читала за каждого из персонажей. Что, если она только играла роль влюбленной в него женщины? Но если бы это было так, как она могла позволить себе отдаться ему? Как она могла отдать ему свою невинность, не прося ничего взамен?
Пересекая какою–то узкую улочку, он почувствовал, что до него доносится почти неуловимый аромат. Он замер на месте, закрыл глаза и глубоко вдохнул, отдаваясь тьме, вместо того чтобы бежать от нее. Он снова был там – безошибочный запах лимонной вербены, возвышающейся над запахом горелых сосисок и разлитого пива.
Открыв глаза, он оглядел темные фигуры поблизости. Закутанная в плащ женщина только прошла мимо него на другую сторону улицы. Он мог поклясться, что сквозь туман дождя видел пряди золотисто– каштановых волос, высовывающихся из–под ее капюшона.
Габриэль ринулся за ней, схватил за локоть и дернул, поворачивая к себе лицом. С ее головы свалился капюшон, открывая почти полное отсутствие зубов под затянутыми в улыбку губами и отвисшие груди, которые едва не вываливались из ее рваного лифа. Габриэль отшатнулся от ее насыщенного джином зловонного дыхания.
– Эй, папаша, тпру. Не надо грубостей с леди. Если, конечно, тебе не нравятся грубости. – Она замахала редкими ресницами, выглядя скорее гротескно, чем застенчиво. – За несколько лишних шиллингов я бы с удовольствием это выяснила.
Габриэль опустил руку, с трудом удерживаясь, чтобы не вытереть ее об пальто.
– Простите, мадам. Я принял вас за другую.
– Не спеши так! – прокричала она ему вслед, когда он повернулся и быстрыми шагами пошел прочь, чуть не затоптав по дороге трубочиста, который сыпал проклятиями и спешил поскорее убраться. – Такому симпатяшке, как ты, я даже могла бы дать попробовать бесплатно. Я знаю, что у меня осталось не так много зубов, но некоторые джентльмены говорят, что так даже лучше!
Измотанный до глубины души, Габриэль выбежал из темноты улицы с твердым намерением найти прибежище в своем экипаже, который он оставил за углом.
Подняв воротник пальто, чтобы защититься от ледяных порывов ветра и дождя, он пересек оживленную улицу, с трудом лавируя между коляской с хихикающими симпатичными девушками и румяным фонарщиком. Мальчишка носился от фонаря к фонарю, поджигая в них масло кратким поцелуем своего трепещущего факела.
Габриэль, скорее всего, даже не заметил бы жалкую фигуру, скорчившуюся на тротуаре под одним из фонарей, если бы он не услышал мужской голос:
– Подайте на пропитание! Не пожалейте полпенса, чтобы помочь тем, кто не может помочь себе!
– А почему бы тебе самому не уползти в работный дом и не помочь этим всем нам? – проворчал проходящий мимо джентльмен и переступил через него.
С веселой и неустрашимой улыбкой мужчина стал пихать свою оловянную чашку женщине с огромным носом, за которой тащились служанка, лакей и слуга–негр, изо всех сил пытающиеся справиться с огромной охапкой пакетов.
– Не пожалейте полпенса на чашку горячего супа, мэм!
– Вам нужна не чашка теплого супа. Вам нужна работа, – сообщила та, отдергивая свои юбки из пределов его досягаемости. – Возможно, тогда у вас уже не было бы времени на то, чтобы беспокоить добропорядочных христиан.
Покачав головой, Габриэль вытащил из кармана соверен и, бросив его в кружку мужчины, пошел дальше.
– Спасибо, лейтенант.
Мягкий и культурный тон, которым были сказаны эти слова, заставили Габриэля застыть на месте. Он медленно повернулся.
Когда мужчина поднял руку, отдавая честь, было невозможно не заметить, что он дрожит всем телом, а в его светло–карих глазах мелькает разум.
– Мартин Уорт, милорд. Мы вместе с вами служили на борту «Виктории». Вероятно, вы не помните меня. Я был всего лишь мичманом, курсантом.
Приглядевшись поближе, Габриэль осознал, что то, что он принял за тряпки, на самом деле было
