Уперев руки в бока, Катриона дерзко посмотрела на дядюшку:
— Как можно так упорно отказываться от наших родственников! Вы же слышали, что сказал этот человек? Он собирается весной, как только в горах растает снег, устроить охоту на всех, кто остался в тех местах. Будто это нелюди, а животные! А если окажется, что Кинкейд, о котором так скверно говорил маркиз, это мой брат и ваш родной племянник?
— Тогда тем более, нужно отказаться от него! А ты слышала, что сказал Эддингем?
Граф отступил назад за стол, укрываясь им как щитом от натиска разгневанной племянницы.
— Этот парень преступник, вор, разбойник с большой дороги, который ради собственной выгоды грабит невинных людей. Он всего лишь обычный бандит, и уготована ему только одна судьба — болтаться в петле, завязанной палачом.
Катриона застыла на месте.
— Совсем как ваш брат?
Росс принялся бесцельно перекладывать на столе какие-то толстые папки с бумагами. Лицо его оставалось сердитым и напряженным, однако в глазах появилось давно знакомое скорбное выражение.
— Твой отец сам выбрал свою судьбу.
— Как и ваш, впрочем, — заметила Катриона, напоминая ему о дьявольской сделке, заключенной дедом с англичанами. Этот договор сохранил ему жизнь, но отнял земли клана и саму его душу. — Но я, как женщина, не могу свободно выбирать свою судьбу.
Граф бросил бумаги на стол.
— И какую судьбу ты выбрала бы, Катриона? Девушка шагнула к столу и наклонилась, опираясь ладонями на блестящую поверхность из красного дерева.
— Я хочу вернуться в Шотландию и разыскать брата.
Прежде чем что-либо ответить, дядя долго молча смотрел на нее, а затем тихо произнес:
— Если бы оказалось, что тот преступник — это Коннор… если твой брат еще жив, то не думаешь ли ты, что он попытался бы дать о себе знать? Когда твой Коннор отправил тебя ко мне, ему ведь было уже пятнадцать лет. Наверное, за десять долгих лет можно было написать, хотя бы одно письмо.
Катриона была готова к тому, что в ответ на ее откровенность дядя придет в ярость, станет бушевать или, быть может, высмеивать ее. Единственным оружием графа, противостоять которому ей было сейчас трудно, оказалась его жесткая логика.
— Допускаю, что Коннор решил, будто бы для меня лучше забыть нашу жизнь в Шотландии, а значит, забыть и его.
— Если так, то он был прав. Но ты должна помнить главное — брат отправил тебя сюда для лучшей жизни.
— Он отправил меня к вам, чтобы спасти мою жизнь после того, как убийцы в красных мундирах застрелили нашу мать и повесили отца.
— И после этого ты думаешь, что я способен отослать тебя обратно, чтобы и тебя убили? Наверняка ты не хочешь такого исхода, — горько усмехнулся граф. — У твоего отца голова была забита всяким вздором и пустыми мечтаниями. Помню, он стоял здесь вот так же, как ты сейчас стоишь. Глаза сверкают, весь преисполнен праведного возмущения. Уговаривал отца позволить ему поехать в Шотландию, чтобы бороться там за воссоединение клана Кинкейдов. Получив отказ, он тогда проигнорировал все советы и той же ночью сбежал из дома. Заодно бросил состоятельную невесту, которую подыскали для него родители. И в итоге женился на какой-то нищей девчонке из Северного нагорья, с тех пор мы его ни разу не видели. — Дядя Росс сокрушенно покачал головой: — Дэйви бросил все на свете ради какой-то идиотской мечты. Но тебе я не позволю совершить такую же ошибку.
Катриона гордо распрямилась:
— Через три месяца мне исполняется двадцать один год, и я вправе буду поехать, куда мне вздумается.
Это было произнесено с едва заметной шотландской певучестью в голосе. Девушка прекрасно понимала, что такой акцент вызовет у дядюшки более сильное недовольство, чем любые слова.
— Да, да, дядя Роскоммон, — продолжила Катриона, намеренно обращаясь по имени, которое никто в этой семье не рискнул бы произнести вслух. — Скоро я смогу строить свою судьбу сама и буду, готова, если понадобится, проделать весь путь в Северное нагорье пешком. Я найду Коннора и мой клан!
Слишком поздно Катриона поняла, что совершила ошибку, бросая такой открытый вызов. Скуластое лицо дяди Росса побагровело, и этот вид выдавал в нем шотландское происхождение даже сильнее, чем его раздраженный голос. Граф погрозил девушке толстым пальцем:
— У тебя это не пройдет, милашка. И вот почему. Я удвою твое приданое и выдам тебя за первого же мужчину, который войдет в эту дверь, прося твоей руки. А потом уже его заботой будет спать с тобой, и сделать тебе ребенка. Вот увидишь — времени не останется, чтобы бренчать гаммы на пианино и наклеивать на цветную бумагу красивые ракушки. Ты навсегда выбросишь из головы свои идиотские фантазии!
Катриона с ужасом поняла, что готова вот-вот разрыдаться.
— Я очень вам признательна за все ваше добро, дядя. И я догадываюсь, почему вы так спешите освободиться от лишнего груза ответственности в моем лице. Однако я не представляла, что вы можете относиться ко мне с таким презрением.
В эту минуту девушке сильнее всего хотелось расплакаться и вихрем умчаться из комнаты, как это сделала бы Элис. Но Катриона заставила себя спокойно повернуться и выйти из кабинета с гордо поднятой головой.
Как только закрылась дверь за племянницей, Росс Кинкейд тяжело опустился в кресло. После того как его младший брат пренебрег желаниями отца и сбежал в Шотландию, отец распорядился, чтобы собрали и сожгли все вещи, напоминавшие о блудном сыне. Однако Росс и без рисунков или портретов все это время не мог забыть брата. Именно Катриона, с непокорными светло-рыжими кудряшками, упрямо выставленным подбородком и дымчато-серыми глазами, была для него живым воплощением Дэйви.
Граф навсегда запомнил тот день, когда почтовая карета из Эдинбурга доставила ее к дверям Уайдакр-Парка — хрупкое запачканное создание с огромными серыми глазами и большой копной кудрявых волос, падающих налицо. Все, чем располагала прибывшая девочка, ограничивалось ее одеждой и истрепанным пледом, накинутым на плечи. Несмотря на голодный блеск в глазах и чумазые щеки, племянница выходила из кареты с таким достоинством, словно прибыла в Букингемский дворец на чаепитие к самому королю.
Граф невольно улыбнулся, вспоминая это зрелище. На самом деле он не испытывал к племяннице никакого презрения. Более того, он по-настоящему любил ее. Любил настолько, что был готов принудить Катриону к замужеству за нелюбимого жениха, если такая перемена сделает ее жизнь в Англии более безопасной. И главное, убережет ее от повторения роковых ошибок, которые совершил ее несчастный отец. Росс выудил из жилетного кармана небольшой золотой ключ, затем отпер нижний ящик стола. Предательски дрожащей рукой он вытащил оттуда пожелтевшую связку писем, перехваченную ветхой бечевкой. Каждое из писем, подписанных неровным мужским почерком, было адресовано мисс Катрионе Кинкейд. Граф повертел пачку в руках, с легким беспокойством проверяя, все ли восковые печати по-прежнему не нарушены, как и при получении писем.
Он не лгал племяннице, подумал Росс, стараясь не обращать внимания на чувство вины, жгучей кислой струей, всколыхнувшееся где-то в животе. Письма от брата Катрионы перестали приходить более трех лет назад. Скорее всего, парня уже нет в живых.
Граф Кинкейд засунул связку писем обратно в ящик, закрыл его и запер ключом. Секреты и все его печали вновь убраны подальше.
Когда Катриона покинула дядин кабинет, с трудом сдерживая слезы, она меньше всего ожидала увидеть маркиза Эддингема. Но именно этот человек стоял, небрежно прислонившись к противоположной стене.
Рука в белой перчатке выставила вперед трость с узорной резьбой.
— Забыл свою трость.
Насмешливый блеск в глазах не оставлял сомнений, что маркиз подслушал весь недавний разговор, включая угрозы дяди увеличить приданое Катрионы и выпихнуть ее замуж за первого встречного.
