— Есть здесь и такие.
Когда они подошли к массивной дубовой двери в низу тоннеля, Катриона вновь задала себе вопрос, не безумным ли было ее решение прийти в тюрьму. В верхней части двери виднелась железная решетка, расположенная слишком высоко, чтобы даже на цыпочках можно было заглянуть в нее.
Дрожащими руками она полезла в сумочку и протянула надзирателю смятый пропуск.
— Мне разрешили один час свидания наедине с братом.
Держа перед собой перевернутый вверх ногами пропуск, тюремщик прищурился и зашевелил губами, делая вид, что читает. Катриона извлекла из сумочки гинею и помахала монетой перед его глазами, уверенная, что этот язык будет понятнее.
Надзиратель просиял, спрятал деньги в карман и принялся снимать с пояса позвякивающую связку железных ключей. Затем, выбрав самый большой ключ, он вставил его в замочную скважину. Раздался скрип огромных петель открываемой наружу двери. Катриона глубоко вдохнула и напряглась, готовясь к самому худшему.
Однако, едва разглядев внутренности камеры, девушка изумленно выдохнула весь набранный воздух. Да и как можно было назвать камерой этот вполне обжитой уголок? Представшее ее взору помещение, конечно, не было уютной домашней комнатой. Пожалуй, обстановка здесь напоминала безвкусно украшенную комнату публичного дома. По крайней мере, именно таким представляла себе упомянутое заведение Катриона, естественно, знавшая о нем лишь понаслышке.
Сырые стены камеры были задрапированы шалями, расшитыми золотом и пурпуром, полупрозрачными и неуместно роскошными здесь. На каменном полу лежал толстый восточный ковер в изумрудных и рубиновых тонах. Из дальних углов комнаты на Катриону игриво посматривали две полуобнаженные гипсовые нимфы, поставленные на несоразмерные их фигурам пьедесталы. На статуях кое-где виднелись щербины и сколы, а ковер, вне всякого сомнения, был далеко не новым. Однако довершавшие убранство камеры три масляные лампы, которые висели на вбитых в стену деревянных крюках, отбрасывали такой теплый и уютный свет, что создавали приятную иллюзию пребывания в шатре султана.
В комнате отсутствовала кровать, но ее, по всей видимости, благополучно заменял заваленный вещами диванчик, на котором и возлежал обитатель этого необычного жилища. Остановившаяся возле двери Катриона могла видеть лишь блеск черных ботфорт, скрещенных в лодыжках. В воздухе растекалась извилистая струйка дыма, медленно поднимавшаяся к уже основательно задымленному потолку камеры.
— Это ты, Барни?
Лежащий на диване человек даже не пошевелился, не говоря уже о том, чтобы подняться навстречу гостям.
— Так ты привел ту девицу, о которой я просил у миссис Тервиллигер? Если бы кто мог представить, как мне здесь одиноко! Чертовски одиноко, когда скуку может развеять лишь твое собственное воображение.
Надзиратель почесал голову и сконфуженно посмотрел на Катриону.
— Нет, сэр, боюсь, что это не так. Но я и впрямь доставил сюда кого-то, кто немного скрасит ваше одиночество. И это — ваша дорогая сестрица, решившая дать вам немного христианского утешения.
Ботфорты оставались неподвижны. Только новая порция дыма поплыла к потолку. Катриона уже начала подумывать, не лучше ли вновь закрыть дверь и продолжить поиски среди узников общей камеры. Но в этот момент, заключенный сел и убрал длинные мускулистые ноги с дивана.
Увидев этого человека во весь рост, Катриона едва не охнула от изумления.
Саймон Уэскотт теперь ничем не напоминал того красивого молодого офицера.
Давно не стриженые волосы мужчины доходили до самых плеч. Их цвет оказался темнее, чем у запомнившейся ей шевелюры медового оттенка. Похоже, за прошедшие пять лет эти шелковистые пряди куда чаще пребывали в темноте, чем при солнечном свете. Лицо Саймона заросло щетиной, которая особенно сильно обозначала резкие черты и ямочки на щеках. Следы разгульной жизни легли вокруг глаз паутиной морщин, придавая ему суровый и мрачный вид. Неужели у него и характер теперь невыносимо тяжелый, под стать внешности? На левой брови узника виднелся неровный, белый шрам. Катриона представила, что так мог бы выглядеть след от удара молнии, Божьей кары смельчаку, взлетевшему слишком близко к солнцу.
Уэскотт аккуратно погасил окурок тонкой сигары и внимательно посмотрел на гостью сквозь повисший в воздухе дым. Глаза его настороженно потемнели, как темнеет небо над лесной поляной в те недолгие минуты, когда застывшая тишина вот-вот взорвется бушующим ураганом.
Катриона уже собиралась заговорить, еще не зная, что она скажет, когда узник широко раскинул руки и улыбнулся. Такая великолепная улыбка, вне всякого сомнения, помогала бесчисленным молодым женщинам решительно сбросить последние предметы нижнего белья и устремиться в объятия этого мужчины.
— О, привет, моя дорогая! Что же ты там стоишь? Иди ко мне. Хочешь, покачаю тебя на колене, как в те времена, когда ты была несмышленой куколкой?
У Катрионы не было другого выбора, как подыграть в начавшемся спектакле. Она приблизилась к Саймону, сжимая побелевшими от волнения руками сумочку.
— Привет, братец мой дорогой, — с усилием вымолвила она. — Надеюсь, здесь с тобой обращаются хорошо.
— Ну, не так хорошо, как ты, радость моя, — отозвался Уэскотт, протягивая руку с явным намерением дружески хлопнуть гостью пониже спины. Катриона встретила это движение возмущенным взглядом, но такая реакция лишь усилила озорной блеск в глазах мужчины.
— Учитывая столь неприятные обстоятельства, признаюсь, я довольна, что хорошее настроение не покидает тебя и здесь.
Выпятив губы, Катриона наклонилась, намереваясь приложиться к щеке Саймона сухим поцелуем. Но в последнее мгновение он повернул голову так, что поцелуй пришелся в уголок его рта.
Катриона залилась краской, быстро отпрянула и отошла подальше от Уэскотта.
Растроганный нежной встречей брата и сестры, пожилой тюремщик даже вытащил из кармана замусоленный носовой платок и принялся вытирать глаза.
— Ваша сестра, сэр, хочет немного побыть наедине с вами. Так что я пойду выпью чаю, а вы пока можете поговорить по душам.
— Нет!
Сообразив, что сделала ужасную ошибку, Катриона отчаянно метнулась к двери. Но было уже поздно, надзиратель успел выскользнуть из камеры и уже запирал дверь снаружи. Катриона оказалась в клетке тигра.
Понимая это, она решила попытаться восстановить потерянное самообладание, чтобы не оказаться жертвой этого тигра по-настоящему.
Она спокойно повернулась лицом к Уэскотту, и тот встал с дивана. Катрионе показалось, что раньше он не был таким высоким. Плечи стали шире, бедра стройнее. На Саймоне не было ни мундира, ни жилета, только замшевые брюки и белая батистовая рубаха с длинными рукавами. Из-под широко распахнутого ворота виднелся треугольник мускулистой груди, слегка поросшей золотистыми волосками. Катриона никогда, даже в самых смелых грезах, не могла себе представить, что через столько лет чарующее воздействие этого человека окажется для нее таким сильным. Но именно так влияла на ее чувства таинственная мужская магия зрелости и опыта.
— Я ужасная лгунья, — призналась Катриона.
— Знаю. Потому-то наша мамочка и любила меня сильнее.
Уловив упрек в ее взгляде, Уэскотт насмешливо наклонил голову.
— Но если ты солгала и ты не дочка моего папаши, хотя бы и незаконнорожденная, то для чего ты явилась сюда? Может быть, ты хочешь меня убить или… — он скептическим взглядом окинул стройную талию, подчеркнутую изящным покроем алого редингота, — или обвинить, будто я сделал тебе ребенка?
— Но как же, я ведь… — Катриона не сразу нашлась с ответом, и на помощь ей пришло женское любопытство. — А с вами это часто бывает?
