Поцелуй, чтобы вспомнить

жаловалась на то, что у нее болит живот. Но я уверен, что утром с ней все будет в порядке.

Когда он повернулся и понес Лотти в кровать, осторожно прижимая к плечу ее головку, Лауру вдруг захлестнула волна невыразимой нежности. Он вот так носил бы и их собственных детей? Он укладывал бы их спать и целовал в розовые щечки, передавая каждую ночь во власть снов?

Лаура не могла узнать, так это было бы или нет. Но она должна была дать ему шанс. Ее рука прошлась по животу. Не только для его блага, или ее собственного, но и ради их будущего ребенка.

— Стерлинг, — сказала она, высоко поднимая голову.

— Да? — ответил он, оборачиваясь к ней из дверного проема.

— После того, как ты уложишь Лотти, я могу поговорить с тобой в кабинете?

Впервые за вечер его глаза настороженно потемнели, и Лаура испытала острый приступ сожаления. Но она не могла позволить себе дрогнуть. В ее спальне разговора не получится.

— Хорошо. Я скоро вернусь.

Лаура тихо проскользнула в кабинет. Она не вторгалась в убежище Стерлинга с того самого вечера, как они поссорились из-за подарка на ее день рождения. Камин был темным и холодным, поэтому Лаура зажгла лампу, стоящую на уголке стола. Она опустилась в кресло и стала нетерпеливо притопывать ножкой, обутой в туфельку.

Время, казалось, еле ползло. В конце концов, она встала и сделала по комнате нервный круг. Лампа почти не разгоняла гнетущую темноту.

— Наверняка, у него где-то здесь должны быть свечи, — пробормотала она себе под нос.

Лаура пошарила на книжных полках, но не нашла ничего, кроме двух огарков свечи и пустой коробки для спичек. Ей пришлось набраться храбрости, чтобы подступиться к напоминающему монстра столу. Она собиралась только присесть на самый краешек кресла Стерлинга, но неожиданно для самой себя погрузилась в соблазнительно-уютные объятия его отполированной кожи.

Вот, значит, каково быть герцогом, подумала она, осматривая комнату под совершенно новым углом.

Наверное, когда войдет Стерлинг, она должна посадить его с другой стороны стола. Потом она должна откинуться на спинку кресла, сунуть в рот сигару и объяснить, что с нее достаточно его тягомотных размышлений, и он просто должен простить ее за то, что она была такой идиоткой.

Тихо хихикая над собственными глупыми размышлениями, Лаура стала рыться в ящиках стола. Вскоре нижний левый ящик остался ее единственной надеждой. Она потянула за ручку красного дерева, но ящик заело, словно его давно не открывали. Стиснув зубы, Лаура с силой дернула за него.

Ящик выскользнул из направляющих, наполняя воздух безошибочным апельсиновым ароматом.

Глава 27

Пожалуйста, если когда-нибудь ты сможешь найти в своем сердце для меня прощение …

Войдя в кабинет, Стерлинг увидел стоящую около его кресла Лауру, которая прижимала к груди какие-то листки бумаги.

Встревоженный струящимися по ее щекам слезами, он сразу направился к ней.

— Что случилось, Лаура? На вечере тебе сказали какую-нибудь жестокость? Если сказали, клянусь, я…

Но не успел он приблизиться к ней, как она шлепнула его по груди пачкой листков.

— Ты не распечатывал их, — произнесла она тихо и яростно. — Ты не прочел ни единого слова.

Глядя в ее страдающие глаза, Стерлинг ощутил, как в сердце заползает мертвенный холод. Ему не было необходимости смотреть, что это за бумаги. Он чувствовал их запах.

Спокойно, но твердо, он вытащил из ее руки письма своей матери, уронил их в ящик стола и задвинул его ногой.

— У нее не было слов, которые могли бы меня заинтересовать.

— Откуда тебе знать, если ты отказываешься слушать? — И прежде, чем Стерлинг смог ее остановить, Лаура снова дернула к себе ящик и стала пригоршнями вытаскивать письма его матери. Она бросала их на стол, пока горка не стала такой высокой, что они начали падать на пол. — Последние шесть лет своей жизни раз в неделю эта женщина изливала тебе свое сердце. И по крайней мере, ты мог бы ее выслушать.

Стерлинг ощутил, что начинает терять самообладание.

— Я не желаю обсуждать это с тобой. Ни сейчас, ни когда-либо впоследствии.

— Что ж, тем хуже для тебя. Потому что я не какое-то нежеланное письмо, коими ты можешь заполнять ящики своего стола. Ты не можешь заставить меня исчезнуть, просто не замечая моего присутствия. А если бы ты мог, я растворилась бы в воздухе в ту же минуту, как переступила порог этого проклятого дома. — Лаура разорвала конверт одного из писем, ее руки тряслись от ярости. — 'Мой дорогой сын', — прочитала она.

— Лаура, прекрати. Не делай этого.

Она непокорно глянула на него. 'Наступает зима, дни становятся короче, но каждый из них я начинаю и завершаю мыслями о тебе. Я думаю о том, как ты проводишь эти капризные осенние дни и счастлив ли ты'.

Стерлинг присел на край стола и скрестил руки на груди.

— Если бы мое счастье было для нее так важно, думаю, она не стремилась бы продать меня подороже.

Лаура сломала печать на другом письме. 'Мой дорогой Стерлинг, прошлой ночью ты снова приснился мне, но не мальчиком, каким я тебя помню, а мужчиной с красивыми чертами лица и добрым характером, при виде которого мое сердце трепещет от гордости'.

Стерлинг фыркнул.

— Ну, так это же был сон, верно? Столкнувшись с реальностью, она была бы сильно разочарована.

Не обращая внимания на его слова, Лаура развернула еще одно письмо. 'Мой дорогой сын', — прочитала она. 'Пожалуйста, прости меня за ужасный почерк. Лауданум, который я принимаю, чтобы притупить боль, кажется, не только затуманивает мой разум, но и делает неверной руку'.

Стерлинг выпрямился.

— Не делай этого, Лаура, — тихо сказал он. — Я предупреждаю…

Слезы вновь покатились по ее щекам, но голос не дрогнул. 'Не стоит переводить на меня свою жалость. Сама по себе моя скорая смерть не такая уж ужасная вещь, по сравнению с тем, что я умру, так и не увидев хоть разок твои драгоценные черты'.

— Черт тебя подери, женщина! Ты не имеешь права! — Стерлинг вырвал у нее из рук письмо, смял его и швырнул в камин. — Она не была твоей матерью. Она была моей!

Лаура ткнула дрожащим пальцем в сторону камина.

— Это были ее последние слова, обращенные к тебе. Ты уверен, что хочешь просто выбросить их как какой-то мусор?

— А почему нет? Ведь это как раз то, что она сделала со мной, не так ли?

— А как насчет твоего отца? Я никогда не могла понять, почему ты обвиняешь ее, а его нет.

— Потому, что именно она, как предполагалось, любила меня! — заорал Стерлинг.

Лаура и Стерлинг какое-то время смотрели друг другу в лицо, по их телам проходила дрожь, они оба тяжело дышали. Потом Стерлинг шагнул к окну и стал смотреть в темноту, устрашаясь тому, как только что потерял самообладание.

Когда он заговорил снова, его голос был жестким и холодным.