— А вот этого не знаю, нет… Так ты что ж, в среднего ряда бойнице, что ли, дежуришь?
— Ну да. Там взрослому-то никому не поместиться — узкая. А мне в самый раз. А луна вылезла, я и задремал в той бойнице — теперь-то и караульным со стены все видать.
— Молодец. А на слухах ты бывал?
— Нет! — Глаза мальчика так и загорелись. — Не бывал. А можно?
— Пошли… Нет, стой-ка. — Он задумчиво подергал за веревку, по которой спустился Санька, потом подобрал с земли бухту другой веревки, потоньше, и повесил на плечо. — Вот теперь идем.
В траншее их ждали — дежурные затеплили еще одну лампаду, чтобы лучше осветить узкий лаз.
Колдырев приложил глиняный жбан к стене и знаком велел Саньке прижаться ухом к его донцу.
— Слышишь?
— Как мышь скребется, — шепотом ответил мальчик.
— Да. Только это не мышь. Это крот. Подкоп роют. А вот эта щель осталась после того, как взорвали прошлый подкоп. И она ведет туда, к ним…
— Оттудова ветерком теплым тянет, — сказал один из мужиков. — А как ты ушел, Григорий Дмитрич, так мы и голоса услыхали. Неясно совсем и не разобрать ничего. Вон, даже Фрис ни беса не понял, хоть по- ляховски и разумеет.
— Судя по звукам, этот подкоп значительно ниже нашего, — сказал Фриц по-немецки. — Основательно роют.
Григорий перевел и добавил:
— Через щель никому из нас не пролезть. Осыпаться она не осыплется, не боись, — там бревна держат. А если мы начнем разгребать землю — нас самих услышат, а то и подпорки собьем, верно? Но ты, как мне кажется, пролезешь туда, а? Только тихо-тихо.
— Пролезу, — уверенно ответил Санька. — Я мигом.
И он живо скинул на землю суконный армяк, чтобы, оставшись лишь в штанах и рубашке, стать еще тоньше.
— Погоди-ка, — сказал Григорий. Он скинул с плеча веревку, размотал ее, наклонился и конец привязал к Санькиной лодыжке. — Вот. Иначе — ну как застрянешь? А мы тебя вытащим. Ты только дерни за веревку, сигнал подай. И не спеши, потихоньку все делай. В нашем деле спешка — смерть. Докуда сможешь — проникни, разведай. Постарайся понять, откуда и куда ведет тоннель. Это — если увидишь что. Но себя не обозначь… Ну, с Богом.
Григорий подсадил Саньку, и тот, по-змеиному извиваясь, вполз в щель. Колдырев сел на землю и привалился к жердям, густо натыканным в этом месте: после давешнего взрыва земля стала сильно оползать.
— Грех ведь мальца посылать на такое опасное дело, а как по-другому?
Двое осадных мужиков закивали, а Фриц, отлично все понявший, хлопнул друга по плечу и сказал, с запинкой подбирая слова:
— Он не есть малец, он есть кляйн зольдат. Я видеть. Он будет возвращайся.
— Эх, твоими бы устами, Фрицушка! Твоими бы устами… А ты по-русски-то уже как, а!
— Плёхо! Но я будет… «Lernen» как сказать?
— Учиться. Да выучишь, выучишь, не так уж и сложно. Садись, чего стоишь? Теперь только ждать…
Санька полз по узкому ходу. Было темно как в могиле. Страшно. Иной раз обвалившаяся земля и деревянные подпорки почти смыкалась со сводом и тогда появлялась мысль: «А, может, уже назад лезть? Нету ведь тут дороги…» И сразу делалось стыдно: как же так? Григорий, человек, которого он любит и уважает больше всех в крепости, известный всем смолянам «боярин с прутиком», то есть со шпагой, доверил ему такое важное задание, а он струсит? Ну уж нет — после такого позора хоть помирай!
Впереди вдруг мелькнул свет. Послышались голоса, притом совсем близко и явственно. Санька замер, затем снова пополз, на этот раз боясь даже дышать. Говорили по-польски.
«Что ж я не понимаю-то почти ничего, — в великой досаде подумал мальчик. — Мог бы уж у Гриши хоть малость ихнему обучиться! А так — что за польза слушать…»
Лаз круто пошел вниз, и вскоре впереди открылось небольшое отверстие. Санька подобрался вплотную, просунул голову и увидел широкий — три человека спокойно разойдутся — укрепленный бревнами тоннель. В земляную стену совсем рядом с отверстием был воткнут факел. Тоннель уходил вправо и влево, и где-то слева переговаривались люди, звеня кирками и лопатами.
Мальчишка отвязал веревку у себя от ноги, спрыгнул вниз и начал красться вдоль стены, замирая в темных местах, запоминая повороты и отнорки. Факелы он проскакивал тенью.
Санька уже возвращался, когда вдали коридора показались две фигуры. Согнувшись в три погибели, они осторожно несли мешок, ухватив его за углы. Мальчишка поспешно нырнул обратно в лаз, накрутил веревку на руку, дважды дернул. Двое прошли мимо, тихо переговариваясь. Эх, как бы знать, о чем они…
— Я уж думал, тебя в плен взяли, лазутчик ты мой любезный! — воскликнул, перекрестившись, Григорий, когда перепачканный с ног до головы Санька едва ли не свалился ему на голову.
Фриц приложил палец к губам. Сам он, торжествуя, прошипел:
— Я говориль! Кароший зольдат, храпрый зольдат!
— Да уж, не откажешь, — теперь уж шепотом согласился Колдырев. — Ну и что там?
— Вот, — Санька чертил ножиком на освещенном участке земляной стены. — Там ход идет. Широкий. Вот так идет и так. Ход под уклон, в глубину забираются. Сюда они мешки таскают какие-то.
— Ясно! — выдохнул Григорий. Он тщательно переносил Санькин чертеж остро отточенным стилосом на специальную табличку. — Правду пушкари сказывали: дорогого ты стоишь… Спасибо тебе. Иду к воеводе, доложить надобно. Наверху, верно, ночь еще, но кабы утром поздно не было. Расскажу ему про первого подземного разведчика… Может, он тебя, как подрастешь, саблей воеводской наградит!
Санька залился краской и порадовался, что в слухе темно.
— Да куда ж мне сабля-то… У меня вон, пистоль есть!
Он поднял с земли свой армяк и показал Григорию и Фрицу свое сокровище — заморский дядюшкин пистоль.
— Помнишь его, Гриш, да?
— Помню. Он у отца над столом висел. Это из него ты поляка уложил? Того, что… что батюшку… убил?
— Из него. Я б его тебе еще тогда показал, да только ты сам не свой сделался. На, возьми.
— Да нет, он твой. По праву твой.
— Можно посмотрель?
Фриц взял у Саньки оружие, взглянул на его рукоять и удивленно вскинул брови:
— Это сделан нашей ружейной мастерской, Григорий! Это делал мой отец… Значит, владел им твой отец?!
— Верно… — Григорий перешел на немецкий. — Да, вижу: та же гравировка, что на ноже, который ты мне тогда подарил: MF. Тот нож спас мне жизнь… А вот пистоль отца не спас… зато помог за него расквитаться. Из него Александр впервые убил врага.
Майер с уважением вложил оружие в руку мальчика:
— Гут. Карашо. Ти карашо стреляй, Алекс!
— Плохо, — вздохнул Санька. — Случайно попал.
— Ничего, — Григорий взъерошил волосы мальчика, такие же грязные, перепачканные землей, как его собственная ладонь. — Научишься. А с лица ты, Саня, сейчас чистый арап!
Мальчик, никогда в жизни не видавший арапов, но знавший, что они очень страшные, состроил зверскую гримасу.
— Пошли, Фриц, — сказал Григорий. — Оба к воеводе с докладом пойдем.
— Погоди, — вдруг нахмурился Фриц. — Странно это все…
— Что именно? — не понял Григорий.
— Мы с тобой случайно встретились в Кельне, потом случайно увиделись в Орше. А теперь
