26. Политика и мораль. Гений и злодейство
Агрессивность Сталина не была секретом для мирового сообщества.
Отвечая оппозиции на пристрастные вопросы о причине слишком медленного хода переговоров с СССР накануне событий рокового 1939 года, Чемберлен сказал:
'Мы не собираемся покупать мир ценой таких уступок, которые ведут к дальнейшим требованиям'.
Заметьте эти слова, читатель. Это - горькое признание в просчете с Мюнхеном: мерзавец Гитлер попросту обманул джентльмена Чемберлена и не стал придерживаться данного слова о Судетской проблеме как последнем территориальном притязании Германии. Это также предвидение - скорее, даже знание - территориальных притязаний СССР. Финляндия, Прибалтика, Румыния, Турция трепетали какого угодно соглашения между СССР и любым западным партнером, так как подозревали, что соглашение это будет достигнуто за их счет. По поводу чего Чемберлен сдержанно пояснил парламенту: '…заручившись сотрудничеством одной страны, необходимо в то же время не отталкивать от себя и другие страны. Поэтому в деле заключения соглашения с СССР встречаются некоторые трудности'.
Ознакомление с секретными протоколами к гитлеровско-сталинскому пакту (так его надо именовать, раз и навсегда отделив от него русский и германский народы) проясняет, с трудностями какого именно рода встретилось британское правительство в переговорах с СССР. От Англии ждали подобных протоколов в ее сфере влияния. Между тем, британское отношение к подобным делам выражено было еще в канун Первой мировой войны тогдашним министром иностранных дел империи сэром Эдвардом Греем, и оно не изменилось, насколько известно, по сей день: '… Великобритания сочла бы для себя вечным позором участие в подобной сделке'. (Это высказывание приведено в 'Истории дипломатии', т. 3, изданной в 1945 году. Цитирование в сталинское время без комментариев такого политического максима выглядит подвигом со стороны авторов книги и объясняет практически полное уничтожение тиража в типографском складе. Такое случалось в советское время. Спохватывались уже после выхода первого завода книги, и остальное пускали под нож.)
Но страны как люди. Не все придерживаются строгих моральных норм. Сталинский СССР подобные сделки позором для себя не считал. 3-й том 'Истории дипломатии', изданный сразу после победы, никаких возражений Чемберлену по поводу некоторых трудностей соглашения с СССР не приводит. Оплеуха проглочена была молча[45].
Еще при сборе материалов для книги о Куникове, я нехотя стал понимать, что СССР лихорадочно готовился к войне. Это важный момент, и свидетельствую я о нем, как современник: нехотя! Сознание наше так было травмировано вероломным нападением фашистской Германии, что мы не желали расставаться с мотивом обороны. Мы перестрадали войну со взрослыми, разделив их и понеся свои потери. Наша позиция была психологически удобна: жаль немцев, они в руинах, как и мы, но они сами виноваты, это их Гитлер вероломно начал.
Их Гитлер. И его начало. Вот все, что остается нам теперь. Остается упрек тем, кто не дошел до урн или бросил бюллетень не в ту, в какую надо. (Да разве знаешь, в какую надо…) Где уж говорить о вере и ломке ее, когда речь идет о преступниках у власти… Оба ждали момента, чтобы ударить исподтишка, и Сталин был не лучше Гитлера. Он не успевал наверстать время, упущенное расправой с командармами. Как минимум три года он занят был одним: ликвидацией неугодных в самом широком масштабе. Где там было думать о военной стратегии и тактике… (Интересно, учитывают ли историки этот фактор - фактор времени, потраченного правителем на укрепление личной власти в ущерб государственной безопасности?) Теперь он спешил и надеялся успеть. Нам это делалось ясно по крохам - от людей, занимавших заметные посты в предвоенное время, от старших коллег, из публикаций, проскочивших цензуру, вроде известных тогда лишь в отрывках воспоминаний Б.Л.Ванникова.
Об идеологической подготовке ясное представление дает стихотворение 'Однополчане', принадлежащее К.Симонову, одному из наиболее идеологически чутких писателей своего времени: 'Пустой консервною жестянкой воды для друга зачерпнем и запасной его портянкой больную ногу обернем. Под Кенигсбергом на рассвете (именно так! - П.М.) мы будем ранены вдвоем, отбудем месяц в лазарете, и выживем, и в бой пойдем'.
Если стихотворение это кому-то не покажется странным, пусть приглядится к дате: 1938-й!
Но идеология - это намерение. А реальность? Как быть с утверждением хозяйственников, что СССР мог быть готов к войне в лучшем случае не ранее зимы 1943 года?
А кто и когда начинал войну, будучи к ней вполне готов? Не было такого в истории. И Гитлер к войне готов не был. Это не помешало ему начать. Чего же требовать от Сталина?
Новоявленный просветитель г-н Резун-Суворов, задним числом проясняя прошлое для доверчивой публики сказками о превентивном ударе 6 июля (чуть-чуть опоздали, совсем немного!), в раже откровения сравнивает государства с бандитскими шайками, а их глав - с главарями. И вот один из них (Сталин) задумал гениальную комбинацию, которая должна похоронить все остальные банды: пусть они там, на Западе, довоюются до упаду, а мы их тогда сзади - - ррраз!..
Майору разведки невдомек, что гений и злодейство - 'две вещи несовместные'. Что цивилизация не сборище государств-шаек. Что тогда-то и шатается мир и готов пасть, когда к власти приходят бандиты с пещерным мировоззрением, а договорные принципы, заложенные в основу цивилизации, обманываются этими террористами от политики. Договоры с секретными приложениями за счет слабых - это попрание принципов, на которых держится мир. Это игра уголовников в карты на жизни честных граждан, тружеников своих стран, рабочих, крестьян и интеллигенции.
Впрочем, грозный июнь 1941-го для принятия решения не требовал нарушения морали. Не предосудительно опережение врага, явно изготовившегося к броску. И можно бы даже поверить намерению. В конце концов, зная, как часто переносились сроки всяческих свершений и пусков с более ранних на более поздние (а если директивно, то и наоборот), можно бы предположить, что, уверившись в серьезности германских намерений, Сталин готовит сверх-сверхсрочный превентивный удар.
Есть бумаги, нет бумаг, но где же удар? Не успел? Просчет? Опять? Поверх других просчетов и злодейств, затеянных лишь в интересах собственной шкуры? И просчет опять за счет народа? А ведь нигде не просчитывался, всюду успевал. Убивал бестрепетно, загодя. Там успевал, а здесь не успел? Единственный раз, когда действительно надо было?
Все, довольно лжи. Надо было не просчитаться. Надо было учитывать фактор времени, истраченного в ущерб безопасности страны на укрепление собственной безопасности. Надо было победить
Победили, правда. Но какой же ценой! А те, кто видит будущее России лишь цареподобной сатрапией, продолжают восхвалять мудрость уголовника-вождя и гадать о том, что было бы, если бы…
Мы не знаем, что было бы. Мы знаем - что было. Жуков, хоть и предлагал упреждающий удар, в конце жизни сказал, что было бы еще хуже. Год спустя, в разгар войны, попытка опережения изготовившегося к наступлению вермахта была осуществлена под Харьковом, где Сталин пожелал исправить ошибку 1941 года, ударить первым, перехватить инициативу в кампании 1942 года. Окончилось это приводом немцев на Кавказ и Волгу. И, конечно, ничего не было бы общего с картинкой, нарисованной бойким пером Резуна-Суворова. Уж не говоря о том, что утерян был бы праведный характер Великой Отечественной, который и стал в ярости народной главным фактором победы поверх 'гениального' сталинского руководства и даже поверх подлинно обильной материальной помощи союзников.
Это теперь можно сравнивать позиции и находить их симметричными. Да и то, такое право имеем лишь мы. Потому что напали все же не мы. Напали на нас. Мы, народ, не ведали о намерениях вождей. Нас не то чтобы не спрашивали - от нас все скрывали. В одно прекрасное утро нас бомбили, и это оказалось для нас шоком, несмотря на предупреждения наших разведчиков, отдавших жизни за эти сведения. Потом нас оккупировали. Потом стали убивать - сперва комиссаров и евреев, затем лучших людей без различия, всех, кто не примирился с новым порядком и оказывал покровительство жертвам. Когда бы ни была написана 'Священная война', в 1914-м ли или в 1941-м, она звучала из глубины наших душ и сотрясала нас. Она и теперь сжимает горло воспоминанием о тех, кто, меж двух огней, безвестно отдал свои жизни.
Если бы - не было. Было как было. Была война, какой не помнит история. Великая по размаху
