Прованс навсегда

вода и что-то еще более привлекательное. Она устремляется в ловушку, ныряет в милый ее сердцу коктейль. Voila! — она обречена. Она умирает, но умирает пьяной и счастливой.

Я купил две ловушки и опробовал рецепты. Подействовали все, что привело меня к убеждению, что у ос серьезные проблемы с алкоголизмом. И теперь, если какой-то гость нашего дома проявляет слабость по части крепких напитков, я говорю, что он надрался как оса.

Люберонская хворь

Большинство летних болезней, будь они мучительными, неудобными или просто беспокоящими, рассматриваются с некоторой долей симпатии. Жертва нежданной встречи с взрывоопасными merguez[223] не рискует показываться на людях, пока ее состояние не нормализуется. То же относится и к поражению солнечными лучами, розовым вином, скорпионами, чесноком, к тошноте и головокружению, проистекающими от контактов с французскими официальными инстанциями. Жертва страдает, но страдает в одиночестве, никого не беспокоя.

Но есть и другая хворь, худшая, чем скорпионы или острые сосиски. Мы от нее настрадались, как и другие постоянные обитатели этого тихого уголка Франции. Симптомы болезни проявляются обычно в середине июля и не исчезают до начала сентября: остекленевший взгляд, синяки под глазами, приступы зевоты, потеря аппетита, вспыльчивость, вялость, легкая параноидальность поведения. Тянет в монастырь.

Такова maladie du Luberon,[224] или ползучая социальная апатия. Сочувствия страдающий этой болезнью дождется не больше, чем миллионерша, отчаявшаяся отыскать прислугу по вкусу.

Если поинтересоваться пациентами — обычными жителями, — можно понять причины. Постоянные обитатели местности чем-то занимаются, у них есть друзья, выработались неспешные привычки. Они предпочитают жить в Любероне вместо одной из коктейльных столиц мира, они сделали этот выбор, чтобы избежать иного. Эту их привередливость понимают и уважают десять месяцев в году.

Но попробуйте объяснить это летним визитерам, сошедшим с самолета или с autoroute[225] отягощенным общественной активностью. Скорее познакомиться с местными, сойтись с ними, подружиться, полюбиться. К черту книгу в гамаке и лесную прогулку! К черту уединение — общение им подавай! Званый ланч, званый ужин, званый коктейль, приглашения и контрприглашения, ни дня свободного!

Когда отпуск подходит к концу, во время прощального обеда с батареями бутылок, на лицах некоторых отпускников можно заметить следы усталости. Они не ожидали, что здесь, вдали от шума городского, такая оживленная светская жизнь. Им придется как следует отдохнуть, расслабиться после такого напряженного ритма. И всегда у вас здесь так? Как вы только выдерживаете?!

Нет, не всегда так, и выдерживаем мы с трудом. Как и большинство наших знакомых, мы впадаем в прострацию между визитами, стараемся никого не видеть и не слышать, мало едим и мало пьем, рано ложимся спать. И каждый год, когда осядет пыль, обсуждаем с другими членами нашей ассоциации страдальцев, как сделать так, чтобы следующий год принес меньше летних испытаний на прочность.

Все едины во мнении, что лучшее средство — стойкость характера. Привыкни к твердому «нет», не мямли «да-а-а». Отврати сердце свое от настырного визитера, который, видишь ли, не смог найти номер в отеле, ребенок которого страдает без бассейна, от растяпы, который потерял бумажник. Будь тверд. Помочь в пределах разумного — пожалуйста, но жесткость характера прежде всего.

Но я понимаю — полагаю, все мы понимаем, — что следующее лето обернется той же гонкой и теми же вовсе не нежданными сюрпризами. Придется наслаждаться. Может, мы бы и благодушествовали, если бы такой образ жизни не был столь утомительным.

Деревенская площадь

Автомобили с деревенской площади изгнаны, с трех сторон ее окаймляют столы, козлы, стойки. С четвертой стороны площадь ограждает помост-сцена, здесь уже мигает разноцветная подсветка. У кафе выставлен дополнительный ряд столиков и стульев, привлечен дополнительный официант, ибо клиентов множество, толпа гудит от мясной лавки до почты. Дети и собаки гоняются друг за другом, таскают сахар со столиков. Старики беззлобно замахиваются на них палками. Никто не собирается улечься пораньше, даже дети, ибо сегодня деревня празднует ежегодный fete votive.[226]

Торжество начинается традиционным pot d'amitie[227] и официальным открытием базара. Местные умельцы, сверкая свежевыбритыми физиономиями, стоят за своими стойками при стаканах красного или что-то в последний момент прилаживают, раскладывают, прихорашивают. Посетителям предлагаются керамика и ювелирные изделия, мед и лавандовая эссенция, ткани с домашних ткацких станков, сувениры из металла и камня, живопись и резьба по дереву, книги, почтовые открытки, изделия из кожи и штопоры с витыми рукоятками из древесины масличных деревьев, вышитые саше с сушеными травами. Торговка пиццей бойко утоляет разыгравшийся после первого стакана аппетит присутствующих.

Народ фланирует по площади, присаживается к столикам кафе, возвращается. На площадь опускается вечер, теплый и тихий, дальние горы горбами вырисовываются на фоне темного неба. Три музыканта при аккордеоне устраиваются на помосте и начинают первый из многих пасодоблей вечера. Прибывшая из Авиньона рок-группа тем временем репетирует в кафе с помощью пива и пастиса.

Появляются первые танцоры, дедушка и внучка. Внучка уткнулась носом в пряжку дедова ремня, устроившись башмачками на ботинках деда. К ним присоединяется трио — мать, отец и дочь, затем несколько пожилых пар, танцующих с видом серьезным, чуть не траурным, повторяя заученные давным- давно движения.

Пасодобль завершается витиеватым росчерком и барабанной дробью, вступает рок-группа, сотрясая своей электроникой стены окружающих площадь домов. Солистка группы, отличного сложения молодая леди в вопящего апельсинового цвета парике, стала центром внимания мужской аудитории, еще не успев издать ни звука. Древний дед в кепке, козырек которой доставал чуть ли не до выступа его подбородка, подволок стул к самому помосту, под микрофон. Когда певица выпрыгнула к микрофону, примеру деда последовал молодняк. Парни столпились позади его стула, задрали головы и уставились на ведущий себя весьма динамично зад солистки, обтянутый черной лайкрой.

Деревенские девицы, лишившись кавалеров, отплясывали друг с дружкой, иной раз задевая спины парней, загипнотизированных ягодицами из Авиньона. Один из официантов отставил поднос и стал изображать танцевальные па перед сидящей за столиком с родителями симпатичной девушкой. Та покраснела и уткнулась взглядом в стол, но родительница подтолкнула ее локтем: иди, потанцуй, праздник ведь скоро закончится.

После часа музыки, от которой дребезжали стекла в окнах, группа исполнила финал. С чувством, достойным Пиаф в ночь печали, солистка выдала «Comme d'habitude» или «Му Way», закончив надрывом, и склонила свою оранжевую голову перед микрофоном. Старик интенсивно кивал и колошматил палкой по земле. Народ повлекся в кафе, проверить, не осталось ли там пиво.

Традиция предусматривала также использование feux d'artifice,[228] фейерверки, в поле за военным мемориалом, но в этом году ввиду засухи их пришлось отменить. Но все же праздник удался на славу. Обратили внимание, как отплясывал почтальон?

Арестуйте эту собаку!

Один из моих лондонских корреспондентов время от времени информирует меня о событиях международного значения, которые может прозевать «Le Provencal». Недавно он прислал мне статейку из «Таймс», разоблачающую аферу неслыханного коварства, нож в сердце — хуже, в