открывающая рыцарский турнир.
Но сама суть деятельности фонда, пожалуй, становилась ясна на складе, который был выстроен Медицинским центром для больницы, а позже присвоен Эвой. В то время когда в магазинах Буэнос-Айреса продукты стали дорожать, а цена одежды взлетела настолько, что рубашка теперь стоила столько же, сколько пять лет назад стоил целый костюм, сшитый на заказ, на складе Эвы шесть этажей были забиты десятками тысяч курток, платьев, ботинок, свитеров, игрушек, алюминиевой посудой и, кроме всего прочего, книгами. Товары были насколько возможно плотно сложены в кучи, от пола до потолка, между которыми оставались проходы, где с трудом могли разойтись два человека. В середине 1951 года там хранилось сто пятьдесят тысяч пар хороших кожаных ботинок – не alpargatas на веревочной подошве, которые носили все в Аргентине, но прекрасных кожаных ботинок из тех, которые рабочие, если им удавалось приобрести их, носили только по воскресеньям. Там было пятьдесят тысяч мальчиковых рубашек и такое же количество пиджаков, ветровок, рабочих комбинезонов, жилеток и брюк. Здесь были соломенные шляпы для мужчин и набивные платья для женщин всех фасонов; пальто разных фасонов и цветов из превосходного материала; комплекты для новорожденных и наряды для первого причастия, каждый из которых стоил сотню песо – около двадцати долларов в те дни губительного падения национальной валюты. Были трехколесные и двухколесные велосипеды и отличные педальные автомобили; куклы – таким выбором не мог похвастаться ни один магазин города; только в одной куче оказалось двадцать тысяч кукол, а таких куч насчитывалось три или четыре. По странной случайности там обнаружилось и несколько сотен портретов Эвы на каждом этаже, ее головка красовалась на дверных панелях, портреты большего размера помещались на стенах на некотором расстоянии друг от друга и на всех шести гранях японских фонариков, свешивавшихся с потолка. Объяснялось, что все это собрали здесь для того, чтобы рассылать их в бедные дома по всей стране, и что отправка одежды для семьи из четырех человек стоит примерно две тысячи песо, не говоря уже о таких крупных предметах, как набор алюминиевой кухонной посуды, велосипед или швейная машина, которые добавлялись к подарку. Кое-где лежали кипы одежды, готовые к отправке, но не нашлось никаких подтверждений того, что двадцать пять тысяч пар ботинок распределяются здесь каждый месяц.
Один этаж склада целиком занимали книги, и заявление, что здесь пять миллионов книг и что они рассылаются по пять тысяч каждый месяц, казалось не таким уж неправдоподобным. Здесь были школьные учебники и художественная литература, в основном для самого младшего возраста. Несколько произведений детских классиков тонули в море перонистских изданий, из которых мы узнавали, что папа поет за работой на новую Аргентину Перона, что бабушке теперь не приходится брать стирку, как бывало в старые дни свергнутой олигархии, и все это, по утверждению маленькой героини, благодаря Эве и Перону. Интересно заметить, что тогда как подавляющее большинство аргентинских детей, особенно детей рабочих, имели темные волосы, эти маленькие героини оказывались, как правило, блондинками. Эву представляли в образе доброй феи, появляющейся под Рождество с кучей игрушек в руках; иногда на иллюстрациях ее изображали парящей над землей с нимбом вокруг головы, что могло немало смутить малышей, привыкших к изображениям Девы Марии и святых. Одним из любимых сюжетов была история того, как Эва сплотила «людей без пиджаков» ради освобождения Перона в октябре 1945-го.
Но не только здесь Эва копила товары, чтобы раздавать их, словно призы, в некоем подобии викторины для всех аргентинцев – викторины, где правильным ответом всегда был крик: «Эвита! Перон!» По всему городу она открыла продуктовые магазины, где по дешевке продавалась высококачественная гастрономия, которая, как обычно, реквизировалась или «получалась в дар» таким же манером, каким пополнялся бюджет фонда. По поводу открытия этих магазинов перонистская пресса устроила большой шум, и Эва лично в течение часа или двух, словно маленькая девочка, играющая в магазин, простояла за прилавком одного из них. Их легко было отличить по ярким бело-голубым вывескам, перонистскому гербу, громадным портретам Эвы и очереди скромных домохозяек, выстроившихся в ожидании, когда откроются двери.
Помимо одежды, игрушек, книг и гастрономии, которые Эва стаскивала себе в закуток, Фонд Эвы Перон имел монополию на импортные лекарства и медицинское оборудование. Пенициллин, стрептомицин, противодифтерийные и противостолбнячные сыворотки, сульфамидные препараты, рентгеновские пластины и сотни других жизненно необходимых препаратов и инструментов находились в ее руках, и она могла их раздавать по собственному усмотрению. Не будучи перонистом, врач не имел возможности купить необходимые медикаменты. Жена одного пациента, страдавшего от жестокой боли изза того, что ни его доктор, ни его семья не могли достать ауреомицин, отправилась в офис Эвы и стала кричать, что ее муж умирает из-за отсутствия лекарства, на которое у фонда монополия. Она многим рисковала, потому что Эву вовсе не устраивало, чтобы ее скромные посетители, которые, как и многие простые люди, всегда с интересом и сочувствием относились к любым разговорам о болезнях, подумали, что из-за нее хоть кто-то, пусть даже олигарх, испытывает страдания. Жене, настаивающей на своей жалобе, в конце концов разрешили купить необходимое лекарство у фонда по цене значительно более высокой, чем та, которую она заплатила бы, покупая препарат в аптеке.
Оппозиция утверждала, что больницы, школы и общежития, которыми хвастала Эва, строились не там, где в них больше всего нуждались, но там, где они были на виду, и что частенько после завершения строительства, как в случае домов для рабочих, о которых трубили по всему городу, оказывается, что служат они не столько нуждам людей, ради которых якобы строились, сколько нуждам фаворитов-перонистов, которые ни в коей мере не могут считаться неимущими, в то время как уже работающие школы, общежития и больницы оставлены без средств и иногда даже закрываются. В Буэнос- Айресе Общество благодетельных леди, лишенное правительственной поддержки, было распущено, больницы, чье существование почти полностью зависело от их пожертвований, терпели жесточайшую нужду в лекарствах и даже в еде. Дома-школы – детище доктора Паласиоса, – которые строились из местных материалов в самых бедных районах страны и в которых дети из соседних лачуг учились вести дело своих отцов более научно и прибыльно, а заодно получали простейшие навыки гигиены и вежливости, закрылись. Одним из немногих учреждений, выживших после вмешательства фонда, было общежитие для работниц епископа де Андреаса, располагавшееся поблизости от Эвиного, со столовой, не столь роскошной, но всегда переполненной посетителями. По указу фонд обладал правом взять под свой контроль государственное учреждение социального вспомоществования; позже его права были расширены, и он мог распоряжаться любой частной или общественной благотворительной организацией в стране.
Абсурдно неуместная меблировка зданий, которые фонд понастроил по всему городу, не продуманные заявления Эвы, не подкрепленные конкретными разработками, противоречивость и нелепость ее претензий – все это вызывало шквал обвинений со стороны оппозиции. В 1948 году Эва заявила, что только за один этот год намерена открыть тысячу больниц. На церемонии в 1951 году, где она символически передавала руководство работой фонда Перону, разумеется не теряя ни на йоту своей власти, список учреждений фонда насчитывал 12 больниц, 4 дома престарелых, 9 школ, не считая 150 школ и 200 продуктовых магазинов в столице; она не объяснила, включает ли этот список все, что выстроил фонд, или же это были лишь заведения, построенные в 1951 году, но в любом случае мало общего между этим списком и ее хвастливыми речами в 1948 году или ее обещаниями на 1952 год, когда, как она говорила, фонд собирался выстроить «два больших университетских городка», 825 школ и 6000 продуктовых магазинов. В клинике директор, главврач и прочие официальные лица наперебой сообщали посетителям, что тридцать пять, шестьдесят или восемьдесят подобных больниц сейчас спроектированы и что три, семь или больше уже строятся.
Любопытный и, вероятно, показательный случай произошел с одним из посетителей. В прошлом в Буэнос-Айресе не хватало квалифицированных медицинских сестер – исключение составляли британские, американские и немецкие больницы, а в провинции их вообще практически не было; их обязанности частично брали на себя монахини, а в одиночных палатах обычно ставили еще одну кровать, чтобы мать, жена или сестра ухаживали за больным и присматривали за больничным персоналом, который не вызывал особого доверия; порой в палате собиралась вся семья, толпившаяся вокруг кровати пациента и закармливавшая его всеми деликатесами, которые запретил доктор. Зная об этом, посетитель спросил главврача в клинике, где они найдут за такой короткий срок опытных медсестер, чтобы обслуживать восемь, или семь, или хотя бы три других больницы. Главврач бойко ответила, что фонд также открыл в городе школу, где обучается тысяча медсестер. Через несколько дней гостю собирались показать школу для медсестер, о которой говорила главврач, но, к сожалению, произошла какая-то неувязка, и взволнованная директриса наотрез отказалась впустить посетителей, добавив, что в здании ведется реконструкция и сейчас здесь никто не учится. «А где же, – спросил посетитель, – все те медсестры, которых готовят для
