новых больниц?»
«О, всех их обучают в клинике президента Перона», – последовал ответ.
И в самом деле, на официальных демонстрациях сотни очаровательных, неизвестно откуда взявшихся медсестер, все с накрашенными губами и отполированными ногтями, бодро маршировали мимо Каса Росада; но где они получили медицинское образование, оставалось тайной.
Эва утверждала, что любой нуждающийся, независимо от своей национальности или убеждений, имеет право на помощь фонда. Трудно поверить в то, что это определение включало в себя сторонников иных политических убеждений, поскольку критика в адрес Эвы, которая расценивалась как критика в адрес Перона, наказывалась тюремным заключением. Самый больной и нуждающийся рабочий, крикни он «Долой Перона!», быстренько оказывался в тюрьме Девото, а не в клинике президента Перона. Но и самый верный перонист не обязательно приобщался к роскоши. Нетрудно поверить, что детей на выставку в детском саду приводили из домов преуспевающих перонистов, и таких, чтобы не были слишком любопытны. В общежитии для работающих девушек как минимум один раз размещали почетных иностранных гостей, более комфортабельно их не могли бы устроить и в самом лучшем отеле. Позже один из этажей в клинике президента Перона полностью отдали Эве Перон, которая, вероятно, стала первой пациенткой этого заведения.
Невзирая на перонистское хвастовство, что все рабочие люди в новой Аргентине Перона равны, пригороды-трущобы, окружавшие Буэнос-Айрес, которые привели бы в ужас даже жителей самых отсталых стран в мире, не увидели никаких перемен. Один из них располагался в Авелланеде, не так далеко от клиники. Лачуги из жести и гофрированного железа сгрудились на клочке голой земли; здесь не было ни водопровода, ни электричества, ни канализации, и только узкие грязные проулки отделяли один ряд хижин от следующего. Здесь жили бедняки, в основном приехавшие с севера с мечтой о сказочном городском изобилии; женщины зарабатывали проституцией, а мужчины – частенько грабежом и воровством. Не стоило появляться здесь после наступления сумерек.
Впрочем, достижения Фонда Эвы Перон приносили куда больше зла, чем его упущения. Благодаря фонду Эва установила контроль над еще двумя правительственными департаментами: департаментом здравоохранения и министерством образования. Имея фактически в подчинении все государственные больницы и все учреждения социального вспомоществования – а сюда было очень просто включить все частные больницы и санатории, – располагая передвижной больницей и самолетами «скорой помощи», которые по первому ее требованию отправлялись в любой уголок страны, а также монополией на импортные лекарства, Эва с легкостью могла прибрать к рукам всю фармацевтику Аргентины. Процветающую фармацевтическую фирму, принадлежавшую семье Массоне, не составило труда убрать с дороги; как и в случае с «Му-Му», инспектор прибыл на производство и заявил, что в лекарствах найдены отравляющие вещества; завод прикрыли, семья Массоне отправилась в изгнание в Монтевидео, а перонистская мстительность зашла так далеко, что посольствам и консульствам Аргентины по всему миру было рекомендовано предупреждать фармацевтов по поводу продукции Массоне.
Узурпация министерства образования стала одним из самых разрушительных деяний фонда. С самого начала высшие учебные заведения выказали себя наиболее стойкой оппозицией режиму, и Перону в 1946 году пришлось «взять под надзор» шесть университетов. Он открыто провозглашал: «Alpargatas – да! Книги – нет!» Позже, когда были организованы перонистские издательства, этот лозунг изменили на другой: «Книги для рабочего!» Доктор Оскар Иваниссевич, близкий друг и романтичный обожатель Эвы, стал «инспектором» университетов. Сотни студентов, объявивших забастовку во имя свободы своей альма-матер, отправились в тюрьмы; больше тысячи профессоров сняли с должности или отправили на пенсию, якобы по старости, заменив их другими, еще более старыми, или же людьми, не имеющими ученых степеней, либо теми, кто сам только что окончил университет. Среди изгнанных оказались такие известные ученые, как доктор Паласиос, доктор Рикардо Рохас, историк и доктор Эрнандо Альберто Хаусэй, лауреат Нобелевской премии.
Последний навлек на себя гнев Эвы, поскольку получил Нобелевскую премию за свои исследования гипофиза в 1947 году, как раз тогда, когда Эва пыталась выдвинуть кандидатуру своего мужа на получение Нобелевской премии мира.
Когда нобелевский комитет назвал имена лауреатов и выяснилось, что премия мира ушла к квакерам, перонистская пресса злобно накинулась на доктора Хаусэя, упрекая его в том, что он не занимается проблемами туберкулеза и сифилиса, и восклицая риторически, с удивительной непоследовательностью аргументации: «Неужели теория, изложенная в учебнике, стоящем шестьдесят песо, важнее для медицины, нежели спасение жизни одного-единственного аргентинского рабочего?» Говорили, что Перон, поскольку, в конце концов, Хаусэй был аргентинцем, хотя и не сочувствовал перонистам, решил послать ему поздравительную телеграмму, но Эва, которая вошла в комнату в тот момент, когда он составлял текст, и увидела, кому он предназначается, разорвала бланк.
Но хотя университеты теперь находились под контролем правительства, перонистская пропаганда была нацелена в основном не на студентов, но на школьников. Возможно, духовник Эвы, иезуит отец Бенитес, научил ее тому, как важно направить разум и душу человека в те годы, когда он еще достаточно восприимчив к внешнему воздействию. Учителей начальной школы жестко контролировали и периодически проверяли: никто из них не мог надеяться сохранить свое место, если не пересыпал объяснения хорошей дозой перонистской пропаганды; в учебниках, начиная с букваря, по которому дети учились читать, постоянно говорилось о новой Аргентине Перона и воздавались благодарения Эве. Детские книжки пестрели хорошими маленькими перонистами, которые желали знать, почему жизнь неожиданно стала такой прекрасной, и даже последние страницы журналов, где обычно печатались коротенькие сказки или комиксы, теперь содержали пропаганду, рассчитанную на неопытные детские души. В журнале под названием «Мундо перониста», который, очевидно, занял место популярного «Мундо архентино», в выпуске от 1 ноября 1951 года – этот выпуск был целиком и полностью отведен для перонистской пропаганды – на детской страничке очередной «маленький перонист», размышляя над жизнью генерала Перона, напомнил, что хороший маленький мальчик-перонист всегда верен и храбр, и предостерегал: чтобы не сбиться с пути, нужно действовать всегда как генерал Перон и сеньора Эва Перон.
До 1950 года пост министра образования занимал уже упоминавшийся доктор Иваниссевич, твердо придерживавшийся убеждения, что юные умы не должны быть обременены слишком большим количеством идей. Когда он неожиданно и благоразумно исчез, его место занял доктор Армандо Мендес Сан-Мартин, директор Фонда Эвы Перон.
Фонд возвел себе огромное новое здание на земле, отобранной у университета Буэнос-Айреса. В 1951 году его строительство продвигалось не так быстро, как планировалось, – каменщики устроили забастовку, требуя погашения задолженности по зарплате. Забавно, что перонистские чиновники обходили молчанием вопрос о том, для каких целей предназначено это здание, хотя все прекрасно знали, что здесь разместится управление фонда. Ходили разговоры, противоречившие слухам о вице-президентстве Эвы, что формируется некое новое большое министерство, которое она возглавит, и именно поэтому перонисты предпочитают пока помалкивать.
Эва избрала для себя роль лидера социальных реформ и получила официальный титул Первой Самаритянки; быстро усвоив все штампы современной гуманистической демагогии, она бойко говорила о достоинстве личности, об унизительности официальной благотворительности, общих спален и формы. Но слова и позы ничего не значили, ведь она не облегчала нужду и горести, которые видела вокруг, а мстила за нужду и горести собственной юности. Ощущение своего родства с бедняками не открывало ее сердца для сочувствия и симпатии. Если она бывала добра к бедным, то потому, что нуждалась в их признательности, и, пока они усыпали ее путь розами, становились на колени при ее приближении и умоляли ее о благословении, она продолжала даровать им свою щедрость; но если они выказывали малейшую непокорность, она становилась беспощадной и жестокой. Она шла вперед к своему триумфу, и ничто не могло помешать этому движению или заставить ее свернуть с пути. В самые пламенные из ее ранних дней, до поездки в Европу и до того, как она взяла на себя роль доброй самаритянки, она отправилась в город Тукуман, на севере; там начались волнения рабочих сахарной промышленности, которые были одними из самых эксплуатируемых аргентинских тружеников, и поездка Эвы, тщательно подготовленная, имела своей тайной целью погасить их недовольство. Целый караван армейских грузовиков привез плакаты и транспаранты из Буэнос-Айреса, улицы были украшены флагами и триумфальными арками, и клакеры на трибунах, подогревая толпу, скандировали: «Эвита! Эвита!» Сообщалось, что она везет
