—
— Да, — сказал брат Иосиф, — бедным.
— Но мы и есть бедные! — закричала сестра Ребекка.
— Это не так, — сказал брат Иосиф. — У нас все есть.
Сестра Ребекка открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала и демонстративно принялась кухарничать. Люди, собравшиеся небольшой группой вокруг костра, улыбнулись — но не глядя друг на друга.
— Иосиф поступил правильно, — сказал Филипп. — Раздав деньги, он приобрел нечто более ценное.
— Царствие, — с готовностью подсказала сестра Мириам.
— Царствие можно купить? — с улыбкой поинтересовался Симон.
— В каком-то смысле — да, — сказал Филипп. — За все надо платить.
Симон, подумав, решил, что он прав. Действительно, это что-то вроде коммерческой сделки. Заплати то, что имеешь сегодня, и получишь в десять раз больше потом. Возможно, ждать придется долго. Но сыновья земли унаследуют это, если наберутся терпения.
Голос Филиппа прервал ход его мысли.
— Когда ты собираешься заплатить? — спросил он, смеясь.
Симон покраснел. Он давно собирался это сделать. Но расстаться с деньгами не так уж и просто.
— Завтра, — сказал он.
Да, он отдаст свои деньги. Это самое малое, что он мог сделать. Он и вправду нашел царствие.
Он оставил прошлое позади и начал все сначала. Только так можно описать то, что произошло с ним, когда он вынырнул, хватая ртом воздух, из холодной воды при крещении.
Каждое утро жизнь начиналась заново, свободная, не обремененная грузом обязательств. Ему не нужно было никем быть, не нужно было ничего делать. Не нужно было тревожиться о своих способностях, потому что они были ему ни к чему, или о своих недостатках, потому что они не мешали тому, чего он желает. Не нужно было волноваться о своей репутации, потому что он отказался от нее. Не нужно было беспокоиться о том, кем он был, потому что он начал все сначала и мог быть кем угодно. Ему не нужно было думать о завтрашнем дне. По сути, ему вообще не нужно было думать; однако он делал это по привычке.
Филипп называл это новой жизнью. Симон был доволен доктриной новой жизни: она удовлетворяла его с интеллектуальной точки зрения. Иешуа умер и восстал из мертвых. Его последователи, исполняя ритуал крещения его именем, приобщались одновременно к его смерти и к его воскрешению.
Сперва они «умирали», в том смысле что оставляли позади свою прошлую жизнь, а с ней и грехи. Симон не придавал этому слишком большого значения, поскольку грех для него никогда не был проблемой. Тем не менее было приятно ощущать, что риск ответственности теперь устранен.
Что более важно, те, кто верил в восстание Иешуа из могилы, должны были пережить смерть в прямом смысле слова. При наступлении Царствия живые должны были попасть на Небеса прямиком, минуя смерть, а мертвые — восстать из могилы и отправиться вместе с живыми в вечное, блаженное существование. Первым восстать из мертвых предстояло учителю — как первая сольная нота в этой великой симфонии всеобщего воскрешения.
Симон заметил, что нота и в самом деле была сольной, остальную музыку придется ждать долго. Филипп строго сказал, что музыка Бога не подчиняется человеческому понятию времени. Симон засмеялся и оставил эту тему.
Теперь, когда отпала необходимость оспаривать все, что говорил Филипп, Симон получал большее удовольствие от их бесед. Он отметил это как еще один аспект своей свободы. Фактически он был свободен делать почти все, что ему хочется: сопровождать Филиппа, когда тот занимается целительством, и размышлять над тем, как он это делает; он мог проводить или не проводить свое время с верующими, и единственное, что от него требовалось в их компании, — это улыбаться. Удивительно, но то, чего он больше всего опасался, а именно соблюдение строгих моральных норм, давалось ему легко (поскольку этическое учение секты сводилось к принципу «Относись к другим так, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе», знакомому всем добропорядочным самаритянам с детства), особенно потому, что почти все время он проводил сидя в тени фигового дерева и слушая Филиппа. Однажды, когда он будет готов, Филипп раскроет ему тайну Царствия.
Хорошо еще, что ему нравилось разговаривать с Филиппом, так как, по сути, больше разговаривать было не с кем.
— Расслабься, в чем дело? — сказал Симон.
Задний проход Деметрия, обычно с легкостью принимавший его, сжимался, как тиски.
— Мы не должны этого делать, — прошептал Деметрий.
— Чепуха. Я не делаю тебе ничего такого, чего бы не позволил тебе сделать мне.
— Мне не хочется, — сказал Деметрий.
— Ну решай.
Симон кончил, немного быстрее, чем намеревался, и погрузился в приятную дремоту.
Деметрий сел, пригладил кудри пальцами и сказал:
— Когда вы собираетесь отдать свои деньги?
Симон продал большую часть своих ценностей. Вырученные деньги лежали в маленьком кожаном мешочке в спальне уже три недели.
— Когда ты собираешься сделать обрезание? — спросил Симон.
— Ну… — сказал Деметрий и заерзал. — Это больно? — спросил он после паузы.
— Ужасно, — сказал Симон.
Наступила долгая пауза.
— Они ведь не делают ошибок, правда?
— Ну, я слышал об ужасном случае, который произошел однажды… но люди поднимают столько шума из-за чепухи, — сказал Симон.
— Я вам вот что скажу, — предложил Деметрий, — я совершу обрезание, когда вы отдадите свои деньги.
— Ты наглый мальчишка, — сказал Симон. — Мы завтра сделаем оба дела.
Но, когда наступило завтра, случилось нечто столь важное, что они оба забыли свое обещание.
— Кефа приезжает, — сообщил в волнении Филипп. — Он приезжает, чтобы встретиться со всеми вами и окрестить вас Святым Духом.
— Правда? — обрадовался Симон. — Когда он приезжает?
— Через несколько дней.
— Прекрасно! — воскликнул Симон.
Сам Кефа, руководитель. Кефа, который был с Иешуа, когда тот произносил свои загадочные фразы и принял странную смерть. Кефа, который знал многое, чего не знает Филипп.
Симон понял, что в последнее время ему стало скучно.
Темные, глубокие глаза. Полные губы, наполовину спрятанные в неопрятной бороде. Крупный нос, похожий на румпель. Кожа, морщинистая и обветренная, как камень. Казалось, это лицо не способно улыбаться, но, когда на нем вдруг появлялась улыбка, оно светлело, как у ребенка. Симон внимательно вглядывался в это лицо, ему казалось, что он его когда-то видел.
— Итак, это и есть великий маг, — сказал Кефа. Его глаза пристально изучали глаза Симона, потом он дружески улыбнулся: — Мы рады видеть тебя среди нас.
— Я тоже рад, — волнуясь, сказал Симон.
Они сели есть. У Кефы был отменный аппетит. Говорил он в паузах между поглощением пищи, вытирая рот тыльной стороной ладони. Филиппу он рассказывал о событиях в Иерусалиме и о человеке по имени Савл. С братом Иосифом он разговаривал о выращивании винограда, почве и ценах на овец и хвалил сестру Ребекку за вкусную еду. Он пил вино с нескрываемым удовольствием, рыгал и гладил по голове детишек, когда они пробегали мимо.
— Мы слышали о тебе в Иудее, — сказал он Симону. — Человек, который может летать, и вскрывать пещеры на склонах гор, и все прочее. Полагаю, у тебя масса поклонников.
